Смерть в «Ла Фениче»
Шрифт:
— Синьора Бреддес, если можно, я хотел бы немного с вами поговорить.
Та кивнула, но не сказала ничего.
— Может быть, если бы мы прошли в кабинет маэстро… — начал он. Вдова не дрогнула и даже не повернулась к ним, а все стояла и смотрела в окно.
Он подошел к двери, жестом предлагая экономке пройти первой. И следом за ней прошел по коридору в кабинет, с которым успел уже свыкнуться. Там, закрыв дверь, указал ей на стул. Она села, а он уселся в то же самое кресло, в котором
Выглядела она лет на пятьдесят с лишним, а темное платье могло быть как трауром, так и профессиональной униформой. Его длина — до середины щиколотки — давно вышла из моды, а крой только подчеркивал угловатость ее тела, узкие плечи и плоскую грудь. Лицо ее редкостным образом гармонировало с телом: глаза узковаты, а нос, наоборот, длинноват. Все это вместе с ее позой, когда бельгийка села выпрямившись на самом краешке кресла, невольно вызывало в памяти образ длинноногих, длинношеих морских птиц, что обычно сидят на сваях городских каналов.
— Я хочу задать вам несколько вопросов, синьора Бреддес.
— Синьорина, — машинально поправила она.
— Надеюсь, вас не затруднит, если мы будем говорить по-итальянски, — сказал он.
— Нет, конечно. Я тут прожила десять лет, — обиженно ответила экономка.
— Вы давно работаете у маэстро, синьорина?
— Двадцать лет. Десять в Германии и еще десять тут. Когда маэстро купил тут квартиру, то попросил меня переехать сюда и следить за ней. Я согласилась — ради маэстро я поехала бы куда угодно.
Это было сказано таким тоном, будто жизнь в Венеции в десятикомнатной квартире — это мучение, на которое она самоотверженно и радостно обрекает себя во имя своей преданности хозяину.
— Так вы следите за домом, синьорина?
— Да. Я приехала почти сразу, как он купил квартиру. Он дал мне инструкции насчет ремонта и мебели. Я все это сама устраивала, а потом следила, чтобы все делалось как надо, пока его не было.
— А когда он бывал?
— И тогда тоже.
— Он часто приезжал в Венецию?
— Два или три раза в год. Изредка бывало, что и чаще.
— Он приезжал работать? Дирижировать?
— Иногда. Но иногда еще и навещал друзей, посещал Бьеннале, — в этом явственно слышалось затаенное тщеславие.
— А что входило в ваши обязанности, когда он находился здесь?
— Я стряпала, хотя был еще повар-итальянец, он готовил, когда звали гостей. Я покупала цветы. Присматривала за служанками. Они итальянки.
Видимо, это объясняло необходимость надзора.
— Кто делал покупки? Покупал продукты, вино?
— Пока маэстро был тут, я планировала завтраки, обеды и ужины и каждое утро отправляла служанок на Риальто за свежими овощами.
Пожалуй, она дозрела,
— Стало быть, маэстро женился, когда вы уже работали у него?
— Да.
— После этого что-то изменилось? Я имею в виду, когда они приезжали в Венецию?
— Не понимаю, о чем вы.
Все она понимает.
— О хозяйственных делах. После того как маэстро женился, ваши обязанности как-то изменились?
— Нет. Иногда синьора сама готовила, но редко.
— И это все?
— Да.
— Скажите, а присутствие тут дочери синьоры вам не осложняло жизнь?
— Нет. Она ела много фруктов. Но хлопот с ней не было.
— Понимаю, понимаю. — Брунетти извлек листок бумаги из кармана и что-то на нем черкнул. — А скажите-ка, синьорина Бреддес, в эти последние несколько недель, что маэстро был тут, вы случайно не заметили чего-то — ну, чего-то необычного в его поведении, чего-то, что вам могло показаться странным?
Она долго сидела молча, сложив руки на коленях, и в конце концов сказала:
— Не понимаю.
— Он казался вам каким-то странным?
Молчание.
— Ну, скажем, не странным… — он виновато улыбнулся, давая понять, что и ему непросто, — … а, допустим, непривычным, не таким, каким бывал обычно.
Не услышав ни звука и на этот раз, он добавил:
— Я уверен, вы бы заметили любую необычность, вы ведь столько лет были рядом с маэстро и знаете его лучше всех в этом доме. — Это была откровенная и грубая лесть в угоду ее тщеславию, однако почему бы на нее и не клюнуть?
— Вы имеете в виду его работу?
— Вы понимаете, — он заговорщически улыбнулся ей, — может быть, это и связано с его работой, но вполне возможно, тут что-то сугубо личное, не имеющее ровным счетом никакого отношения к его работе и вообще к музыке. А вы, я же говорю, в силу давнего вашего знакомства с маэстро должны быть к таким вещам особенно восприимчивы. — Хитрую наживку несло прямиком к добыче, он осторожно потянул леску, чтобы подвести ее поближе. — Поскольку вы знали его столько лет, вы наверняка заметили бы вещи, которые другие упустили бы из виду.
— Это верно. — Она облизнула губы, подбираясь к наживке. Он сидел тихо, неподвижно, чтобы ненароком не поднять волну. Она бездумно теребила пуговицу на платье, крутила ее то вправо, то влево. И наконец сказала: — Кое-что было, но не знаю, насколько это важно.
— Очень может быть, что важно. Запомните, синьорина, все, что вы мне расскажете, может помочь маэстро, — что-то ему подсказывало, что весь немыслимый идиотизм этой фразы до нее не дойдет.
Он отложил ручку, по-монашески сложил ладони и приготовился слушать.