Смерть в Поместье Дьявола
Шрифт:
Он должен думать о Кристине. Кристина, выйдя замуж, находилась в смятении, не зная, чем не угодила Россу. Мужчина должен учить женщину осторожно, ему нельзя торопиться, она должна освоиться в совершенно новой жизни… физически… мысль остановилась. Для Кристины все было внове? Генерал вернулся ко времени убийств на Калландер-сквер, к тому, что Огаста отказывалась обсуждать. Она тогда многое взяла на себя, со всем справилась… и ничего ему не говорила.
Кристина искала других мужчин, чтобы убедиться, что она желанна, поскольку муж, которого она любила, отверг ее, отгородился от нее? Или она тщеславная
Но, каким бы ни было желание, разумеется, верность…
А какую верность он, генерал Балантайн, хранил Огасте? Только осознание, что он навредит Шарлотте, удержало его вчера, не позволило прикоснуться к ней, обнять ее и… И что? Да всё! Он руководствовался исключительно эгоистичными чувствами, остановил его только страх: он боялся увидеть в глазах Шарлотты отказ, ужас, который охватил бы ее, когда она поняла бы его чувства. Об Огасте он не думал вовсе.
И это еще не все. Шарлотта, конечно же, получила бы сильнейшую душевную травму, узнав, какую бурю она подняла в его душе. Он бы ее потерял. Она бы никогда больше не пришла на Калландер-сквер, не осталась бы наедине даже ради дружеской беседы. Она посчитала бы его нелепым? Или, хуже того, жалким? Балантайн отшвырнул эту мысль. В любви нет ничего абсурдного.
Но как же Кристина? Она унаследовала от него предательскую страсть? Он никогда не говорил с ней о верности или скромности, оставляя это дело Огасте. Материнский долг — проинструктировать дочь о том, как надобно вести себя после замужества. С его стороны такое граничило с неприличием, вызвав бы только раздражение.
Генерал мог поговорить о добродетельности… просто о моральных нормах. Однако не сделал этого. Может, он в большом долгу перед Кристиной? И только небу известно, в каком перед Аланом Россом!.. Балантайн поднял глаза и наткнулся на взгляд Росса, ожидающего, пока он оторвется от своих мыслей. Мог Алан представить себе, о чем он думал?
— Она знала Аделу Поумрой, — эти слова Росс произнес с легкой усмешкой, которая поставила его в тупик.
Эти имя и фамилия ничего Балантайну не говорили.
— Аделу Поумрой? — повторил он.
— Жену последнего мужчины, которого убили в Акре… учителя, — объяснил Росс.
— Ох… — Генерал на мгновение задумался. — Как Кристина могла познакомиться с женой учителя?
— Она красивая женщина, — ответил Росс с болью в голосе. — И скучающая. Я думаю, она пыталась развлечься… — он неопределенно махнул рукой, — в более широкой компании.
И что это означало? Тысячи женщин время от времени скучали. Но нельзя расширять социальный круг только потому, что ты очень красивая и тебе хочется… Тогда Адела Поумрой — еще одна блудница? Если это так, почему убили Эрнеста Поумроя? Вроде бы убить должны были Аделу. И Берти Эстли… он был любовником Аделы? И как связан с ними тот врач?
Они стали жертвами одного психа? Или, возможно, одно из преступлений подогнали под остальные — прекрасная возможность для того, чтобы унаследовать титул и состояние… или избавиться от зануды-мужа, или… (тут генерала прошиб пот) …отомстить тому, кто оброгатил хозяина одной постели, одного дома?
— А как выглядит жена врача? — спросил Балантайн внезапно осипшим голосом.
Росс отвернулся.
—
Лицо генерала не выражало никаких эмоций.
— Просто спросил. Вдруг пришло в голову. — Он отогнал свою мысль, недостойную такого человека.
Росс предложил гостю хереса, но тот отказался. Вино бы его не согрело. Он обратил внимание, что и Росс пить не стал. Как давно он раскрыл для себя сущность Кристины? Алан не мог этого знать, когда женился на ней. Осознание приходило медленно, накапливая боль? Или все открылась внезапно, как ножевая рана?
Генерал взглянул на лицо Росса. Конечно же, зять не мог затрагивать данную тему. Это сугубо личное горе, и о чем бы ни догадывался Балантайн, он должен молчать. Не мог позволить Россу узнать — даже на мгновение, — какие пришли к нему мысли.
Ему хотелось убежать, перенестись в какую-то воображаемую землю, где он мог быть с Шарлоттой, говорить с ней, видеть ее лицо, прикасаться к ней, разделять многое и многое, даже всё…
Несомненно, и Алан хотел бы очутиться в таком месте, с кем-нибудь чистым и милосердным. Но он понимал, в чем его долг, и пока ему доставало мужества исполнять его.
Балантайн застыл, как изваяние, лихорадочно подыскивая нужные слова, чтобы показать Россу, что тот не один. Он не жалел Алана, нет, — безмерно им восхищался, может, даже любил, насколько один мужчина может любить другого. Но слова не находились; ни одно из них не могло выразить всей глубины его боли.
Двое мужчин долго молчали. Графин с хересом так и остался нетронутым, в камине трещали поленья. Наконец Балантайн поднялся. Кристина могла вернуться с минуты на минуту, а встречаться с ней ему не хотелось.
Попрощались они, как и всегда: генерал произнес привычные банальности и получил на них соответствующие ответы. Но однажды, при рукопожатии, он почувствовал, что невысказанное тем не менее, похоже, понято — во всяком случае, все хорошее. И Балантайн не сомневался, что он найдет повод показать свое отношение к происходящему, дать знать, что ему не все равно, что он страдает от того же одиночества и те же узы долга уничтожат его, если он их порвет.
— Доброго вам дня, сэр. — Росс чуть улыбнулся. — Спасибо, что зашли.
— И тебе доброго дня, Алан. Рад был повидаться с тобой.
Ни один не упомянул женщин. Ни одному не захотелось передать им ни привет, ни наилучшие пожелания.
Балантайн повернулся и вышел в холодный зимний день. Каретой он не воспользовался — предпочел одиночество и физическую нагрузку. Да и пешком путь до дома занимал больше времени.
Глава 10
Шарлотта не сказала Питту, что вновь побывала у генерала Балантайна. Если на то пошло, она вообще не рассказывала ему о своих последних похождениях, хотя знала, что он в курсе. После того как его привезли из больницы в залитой кровью одежде, она осознала, что Томас так отчаянно хотел поймать убийцу из Девилз-акр, что подвергал себя ненужному риску. Шарлотта по-прежнему холодела при мысли, что этот риск мог стоить ему жизни. Об этом она обычно отказывалась думать: что его могут ранить, даже убить — эти мысли очень уж пугали. Но теперь она никак не могла от них отделаться.