Смерть в сновидениях
Шрифт:
Я не поднял глаз, ощутив жгучий холод и жар на загривке – но шерсть встала дыбом. Возле уха клацнули зубы:
– Дашь свою жизнь за нее?
– Нет. – я не сводил взгляда с серого котенка, свернувшегося клубочком – но лапа Смерти неколебимо стояла между нами.
– Жизнь – высшая цена. Что иное может быть выше, дороже жизни?
– Знание. – я вскинул голову и прямо посмотрел в тот мрак, куда с радостью и наслаждением отправлял газелей, антилоп, буйволов. Мои глаза сверкнули чистым золотом. – Знание Жизни! Смерть, ты забираешь то, о чем не имеешь понятия. Для тебя жизнь ничего не значит.
Мир тьмы прорезал яркий образ, он вспыхнул, как сверхновая звезда. То была Асва. Я пошел от начала начал – посещения Храма Жизни и слияния двух клеток. Развитие Жизни в материнском чреве, ее появление на свет и первый слабый писк. Когда три теплых комочка шерсти нежно прижались к Асве и затихли, кормясь молоком, слезы, изливающиеся из самых глубин души, омыли картину семейного счастья, выделив, усилив ее краски и линии. Являлись все новые и новые образы, их свет рассеивал мрак. Взахлеб, не тая слез и чувств, не замечая тяжелого запаха и взгляда пустоты, я рассказывал безмолвному зрителю обо всем, что познал и пережил, раскрывая память, словно фотоальбом и вырывая оттуда живые, трепетные страницы.
Дети – их робкие, неуверенные шаги. Передние лапки пошли, задние стоят – и котенок, растянувшись в длину, падает. Передние лапки стоят, задние идут – котенка складывает вдвое и снова шлеп на бок. Первое знакомство с окружающим миром, огромным и таинственным. Все трое смотрят на бабочку, Тонка боязливо касается ее крыльев – бабочка резко взлетает, и малыши отскакивают. Вот Рай взобрался на высокую кучу сухого слоновьего помета. Нет, чтобы обойти – ему непременно нужно залезть и перелезть через эту гору. Послеобеденный час, Мррн пробует мыть брюшко, но теряет равновесие и катится на спину. Игры с отцом, их маленькие лапки на его носу. Он ласково мурлычет, охотно позволяет теребить себя за хвост и уши. Отец даже больше, чем мама. Неужели мы тоже будем такими сильными и большими, как он?…
Мама в страшной тревоге – к нам лезет враг, хочет убить нас, а заодно и маму. Она желает помочь нам, спасти, но боится врага. Уже мы видим над нами огромную, страшную пасть. Внезапный оглушительный рев и мощный поток чего-то горячего и липкого. Нам жутко, мы тонко пищим, придавленные тяжелым. Тяжелое уползает, издаем дружный жалобный писк. В сиянии Солнца над нами склоняется окровавленная морда отца. Тянемся к нему и падаем – лапки не держат, трясутся от пережитого ужаса. Он выносит нас. Что с мамой – почему она отскакивает от нас, отталкивает? Она боится нас? Мы испачканы до неузнаваемости чем-то страшным. Жаркий, влажный язык отца скребет, чистит нашу шерстку, успокаивает. И кроме любви, его глаза выражают еще какие-то чувства – чужие, странные. Страшные… Но он любит нас, и мы успокаиваемся…
Мы на охоте. Мама приказала лежать и ждать. Честно исполняем ее приказ. Отец лежит рядом, охраняя нас. Вот он привстает, вглядывается туда, где слышен бег и топот, и через миг исчезает за пеленой дождя. Какой быстрый, вот бы нам так бегать. Мама зовет – торопимся на зов. Сколько мяса – огромная туша. И такая толстая шкура. Порвать ее нашими маленькими зубками невозможно. Тащим за уши – они мягкие и удобные.
Отец иногда отдает очень странные приказы, нам сложно бывает понять его истинные намерения. Но тогда его слушается даже мама, и мы тоже стараемся. Отец много рассказывает, нас часто утомляют его рассказы, хотя говорит он коротко и понятно, бывает, эмоционально и бурно. Особенно жестко отзывается о двуногих. Наверное, он очень стар и многое испытал на себе. Он учит многому такому, чего мы никогда не слышали от мамы, и случается, она – воплощение опыта, силы и ловкости для нас – учится у него. Недавно он раскрывал секреты "мертвого удава", объяснял, как от него освободиться…
Вкладывая душу, философию и фантазию, вспомнив все, что знал о прошлом и настоящем своих детей, я закрутил калейдоскоп картин об их будущем, о том, что им предстояло узнать: самостоятельная охота, проявление и развитие половых инстинктов, радость любовных игр, освоение новой территории, материнство. Все, что теперь проходило мимо Мррн…
Наконец, выдохшийся, я замолчал, готовый принять любой ответ. Образы памяти, многоцветные, переливающиеся, заняли все пространство, вытеснив тьму куда-то в иные измерения.
Взгляд и голос Смерти не изменились:
– Ты сам – смерть. Ты сам – жизнь. Ты знаешь цену жизни. И смерти. Ты убедил меня. Я отдаю ее… Тебе.
Наклонясь, Смерть снова взяла Мррн за шкирку и положила у самых моих лап. Помня ее же тактику, я прикрыл собой эту маленькую, неокрепшую душу.
Смерть уходила прочь. Образы расступались перед ней, озаряя душевным светом голый скелет, кости которого были словно из чистейшего горного хрусталя.
Я вспомнил сцену недельной давности – здоровая и веселая Мррн резвится среди термитников. Этот образ сформировался передо мной. Подняв Мррн как величайшую драгоценность и чувствуя языком удары ее сердца, собрав всю боль, волю и силу, я совершил последний, невероятный прыжок в Жизнь…
Это сновидение описано мной в моем романе "Я – Гепард".
Автор: Лайри Lairi
Это не совсем сновидение. Ибо происходило реально, на грани бреда и яви…
Я чем-то отравился. К вечеру температура взлетела под 40, я кое-как осилил стакан жаропонижающего и лег в постель. Заснуть не мог – меня бил озноб, по телу ходили волны леденящего холода, кружилась голова. Мне было столь худо, что я не надеялся дожить до утра. Да я и не желал этого – жить. Я звал смерть, чтобы она пришла ко мне и забрала…
Очнулся я среди ночи от полусонного бреда – надо было в туалет. Путь до него оказался труден – выбравшись из-под одеяла, я дождался, пока меня перестанет трясти от арктического холода, и побрел сантиметровыми шажками, опираясь плечом на стену.
Выходя из туалета, я увидел, что большое зеркало в коридоре тускло светится. Разум пытается найти рациональное объяснение увиденному – но скоро благополучно зависает, а подсознание уже давно валялось где-то на задворках мозга. Подойдя к зеркалу, я просто смотрел туда.