Смерть в своей постели
Шрифт:
— Из чего ты заключил?
— Кровать большая, просторная, двуспальная. Две подушки, два одеяла. Обрати, Паша, внимание — одна подушка измятая, замусоленная, несвежая, в общем-то, подушка. А вторая чистенькая, взбитая, и рисунок на ней другой. Так бывает, когда мужик долго спит один, на своей стороне кровати, и ему время от времени меняют наволочки, простыню, пододеяльник. Вначале кровать была застелена одним комплектом белья, а когда его наволочка замусолилась, ее заменили. Менять и вторую не было смысла, она оставалась чистой. Все эти постельные
— Нет, почему же, — поднявшись, Пафнутьев подошел к кровати — все оказалось так, как рассказал Худолей. — Это может оказаться забавным.
— Да?! — восхитился Худолей собственной проницательностью.
— Паша! Я правильно тебя понял? Ты хочешь сказать, что время я здесь провел не зря?
— С пользой провел.
— И мне воздастся?
— А разве бывали в нашей с тобой жизни случаи, когда…
— Паша! Да я сейчас такое здесь увижу! — Худолей вскочил и начал судорожно осматриваться по сторонам в поисках потрясающего следа, доказательства, улики. — Ты просто за голову схватишься и тут же скажешь Шаланде, которого я очень уважаю, тут же скажешь ему, кого надо задержать!
— А вот этого уже не надо, — усмехнулся Пафнутьев и только сейчас, повернувшись к двери, увидел, что все это время, прислонившись к косяку, молча, насупленно глядя на происходящее, стоял телохранитель Объячева. Естественно, он все слышал, естественно, делал какие-то свои телохранительские выводы. — Вы еще здесь? — растерянно спросил Пафнутьев.
— А где же мне быть? Я при вас. Вдруг возникнет какое поручение, просьба. — Вохмянин усмехнулся, осознав промашку следователя, — не должен он был все слышать, видеть, не должен.
— Хорошо… — Пафнутьев помолчал. — Так сколько, вы говорите, человек живет в доме?
— Не считал, но можно прикинуть… — Вохмянин приготовился загибать пальцы, начиная с мизинца. — Сам хозяин… Его считать?
— Уже не надо.
— Начнем с меня… Я, секретарша, два строителя, подзадержавшийся гость, этот, как его… Вьюев. Уже пятеро, да?
— Пятеро, — кивнул Пафнутьев. — Кто еще?
— Домработница… Она, правда, бывает не всегда.
— Но вчера была?
— Кажется, была.
— И в момент смерти тоже оставалась дома?
— Вполне возможно, надо уточнить.
— В таком случае вопрос — что это за домработница, которая остается на ночь?
— Она остается не только на ночь. Она остается дней на пять, только на выходные уезжает, и то не всегда, — усмехнулся Вохмянин. — Утром завтрак приготовит, вечером ужин, посуду уберет, постель застелит…
— И в постели может задержаться?
Вохмянин уставился себе под ноги и погрузился в долгое глубокое размышление. Казалось, такая мысль ему раньше в голову не приходила, и только услышав вопрос, он задумался — а в самом деле, может быть, она того, действительно озорничает по ночам?
— Так как же с постелью-то? — напомнил Пафнутьев. — Физические данные позволяют?
— Физические данные ей много чего позволяют.
— Значит, не исключаете?
Вохмянин поднял голову и, кажется, впервые за весь вечер посмотрел Пафнутьеву в глаза. И тот поразился, насколько может измениться человек за несколько секунд. Теперь на него смотрел твердый, жесткий человек, который ни перед кем не спасует, ни перед кем не дрогнет. Холодные глаза, плотно сжатые маленькие губы, низкий тяжелый лоб с глубокими морщинами.
— Не исключаю, — почти неслышно проговорил Вохмянин. — Хотя эта домработница… В некоторой степени… Моя жена.
— В какой степени? — спросил Пафнутьев.
— По документам, по жизни, по детям.
— Как я понимаю, вы сами и привели ее сюда?
— Привел.
— А уводить не хочется?
— Пробовал.
— Даже так… — Пафнутьев растерялся от неожиданного признания телохранителя. — Но теперь-то все наладится?
— Трудно сказать. — Вохмянин смотрел все с той же твердостью, даже требовательностью, будто от него, от Пафнутьева, зависело, как дальше сложится семейная жизнь Вохмяниных, и ему предстояло прямо сейчас, немедленно, предпринять что-то существенное.
— Бог даст, — ответил Пафнутьев несколько бестолково, но, похоже, Вохмянин именно этих слов и ждал — он перевел дыхание, весь как-то сник и вышел в коридор, давая понять, что секреты следствия его нисколько не интересуют. — Гражданин Худолей, — окликнул эксперта Пафнутьев, заметив, что тот выглядит более озадаченным, чем обычно. — Что-то тревожит? Мысли? Сомнения? Догадки?
— Если бы, Паша, я поделился сейчас своими мыслями и догадками, вы все тут закричали бы от ужаса.
— Все-таки, я вижу, ты чем-то недоволен, а?
— Крови мало.
— Не понял?
— Открытым текстом говорю — мало крови.
— Сколько же тебе ее нужно?
— Обычно бывает больше.
— Ну, знаешь… По-моему, тут и так все в кровище.
— И все-таки маловато.
— Кому тут крови мало? — гневно вмешался Шаланда. — Тебе?! — Он ткнул толстым пальцем в тощеватую грудь Худолея.
— Как скажете, гражданин начальник, — смиренно ответил эксперт, но была, была в его словах дерзость, и Шаланда прекрасно это почувствовал.
— Паша! — обернулся он к Пафнутьеву. — Как ты его терпишь? Откуда берешь столько сил, чтобы переносить этого отвратительного типа?
— Сам удивляюсь. — Пафнутьев беспомощно развел руками. — Все собираюсь выгнать, но он не соглашается.
— Отдай его мне! Я с ним разберусь!
— Чуть попозже, Шаланда, чуть попозже.
— Смотри, а то передумаю!
— У меня такое ощущение, — задумчиво проговорил Пафнутьев, — что кровь еще будет. Слышишь? — повернулся он к Худолею.
— Да, Паша, я все слышу. Спасибо. Ты меня успокоил. Только не отдавай Шаланде. Я подозреваю, что он хочет сделать со мной что-то нехорошее. Может быть, даже непристойное.