Смерть в театре (сборник)
Шрифт:
Капитан Полхэм усмехнулся.
— Факты есть факты. Вот вы только что заявили, что вас ненавидит мисс Дженсон. А теперь оказывается, что и бабушка вас тоже ненавидела.
— Да,— вскинула голову Люси,— она не способна была руководить домом. После смерти матери я стала совершенно официально хозяйкой в доме отца. Бабушка по натуре страшно ревнива. И она меня возненавидела за то, что я стала отцу ближе, чем она.
— А кто еще вас ненавидел? — поинтересовался Полхэм.
— Предположительно, маленькая нахалка, на которой якобы женился Джеф. Думаю, я не фигурирую и в списке друзей доктора Брауна. И Анна тоже... Я частенько думаю, что за исключением моего отца... ну и сына...
— А Хемингуэй? — быстро
— Кто знает, что он думает обо мне? Возможно, я его когда-то нечаянно обидела...
Люси повернулась к Шансу. Он впервые заметил, что у нее слегка дрожат губы.
— Я всегда считала, что могу рассчитывать на вас, Шанс, но...
— Вы можете положиться на меня,— заверил ее Шанс.— Причем я могу поклясться, положа руку на сердце, что я анонимок не писал.
Полхэма утомили эти объяснения.
— Ваш анализ неплох, мисс Тауэрс,— повторил он,— и за исключением небольшого пробела звучит вполне убедительно. Итак, автор анонимок должен быть в курсе разыгравшейся драмы, а это возможно, только если он сам здесь присутствовал или узнал о ней от кого-то из свидетелей. Такую возможность, как видите, вы не учли.
— Вы допускаете, что кто-то из нас успел кому-то рассказать о гибели миссис Тауэрс, а тот человек состряпал анонимки? — спросил Шанс.
Полхэм кивнул.
— Маловероятно, конечно, но нельзя ничем пренебрегать. Мисс Дженсон, вернувшись отсюда, могла поделиться своими впечатлениями и переживаниями с приятельницей. Ведь она живет не одна. Вы сами, мисс Тауэрс, уехали с отцом. Ничего не подозревая, вы могли поделиться с кем-то своим горем... Если я не ошибаюсь, вы уехали уже после двенадцати ночи?
— Мы с отцом сопровождали тело бабушки в морг,— тихо сказала Люси.
Внезапно побледнев, она добавила:
— Мы говорили только с Мартой. Это наша экономка и старая бабушкина горничная. Разумеется, она могла все разболтать другим слугам, но я не представляю, как после четырех часов утра можно было составить эти письма и отправить их на почту...
— Действительно, это сложно,— сказал капитан.— Остаются...
— Анна, Джералд, Джеффри и Шарон все время находились со мной, в моей квартире,— заявил Шанс.— Только Джералд выходил в аптеку за снотворным для Анны около трех утра. После он сразу ушел. Мы разговаривали с Джефом и Шарон до самого утра. Анна давно спала. Сами мы легли под утро.
— Может быть, доктор Браун с кем-нибудь разговаривал?
— После четырех утра? Слишком поздно.
Наступило молчание, которое нарушила Люси:
— Имя «Шарон» приводит меня в ужас.
Капитан Полхэм, пропустив мимо ушей ее замечание, подвел итоги:
— Таким образом, выясняется, что Шарон, ваш сын, сестра и мистер Темпест могут быть вычеркнуты из списка подозреваемых. Отсюда и начнем расследование.
Он встал со стула и двинулся к двери, но Люси его задержала.
— Одну минуту, капитан Полхэм, я считаю себя обязанной извиниться за то, что так грубо разговаривала с вами. Но я оказалась в таком положении, что...
— Все понятно, мисс Тауэрс, и все объяснится,— сказал капитан.
— Пока вы еще не ушли, капитан Полхэм, может быть, вы мне скажете свое личное мнение: можно ли объяснить смерть бабушки несчастным случаем или же тут речь идет о преступлении?
— Расследование не закончено, мисс.
Видя, что капитан Полхэм уходит, Шанс почувствовал, как у него на сердце заскребли кошки. Из-за волнений, связанных с анонимками, он совершенно забыл вручить капитану неоконченное письмо миссис Тауэрс, которое давало возможность кое о чем серьезно задуматься.
Шанс уже собрался броситься за капитаном, но в этот момент Люси упала в кресло около его стола и неожиданно разрыдалась. До сих пор Шанс видел, как Люси Плакала только на сцене.
— Дорогой мой, я ужасно боюсь! — застонала она.
Мистер Фрэнсис Густав не был специалистом по криминальным делам. Известнейший нотариус, занимавшийся вопросами крупных состояний, он был душеприказчиком Хамзи Тауэрса и после его смерти оставался таковым уже у Ады Тауэрс.
Мистер Густав был безнадежно лыс, имел круглое добродушное лицо с отвислыми щеками и многочисленными морщинками по уголкам глаз, которые придавали ему смеющийся вид и как-то удивительно гармонировали с его характером. В трудные минуты он поддерживал своих клиентов, особенно когда речь шла о дележе наследства, умел найти доброе слово и утешить расстроившегося человека.
Если бы его спросили, как он отнесся к кончине Ады Тауэрс, он бы сказал, что она его совершенно не тронула, если бы не трагический характер смерти, который никого не мог оставить равнодушным. Те два процента капитала, которые он должен был получить в качестве ее душеприказчика, давали ему силы более хладнокровно отнестись к этому событию. Следует добавить, что капитал Ады Тауэрс оценивался в пятнадцать миллионов, так что его кровные два процента давали мистеру Густаву возможность покончить с делами и безбедно прожить до конца дней на честно заработанные деньги. Он уже не раз печально раздумывал, не собирается ли его пережить старая леди? Она казалась такой же вечной, как Ниагарский водопад.
— В завещании есть только одно несколько странное распоряжение,— сказал мистер Густав советнику Дарвину Тауэрсу,— и я предполагаю, что вас оно тоже встревожит.
Они сидели в кабинете советника на втором этаже дома Тауэрсов на Пятой авеню. Это была темная комната, по стенам ее тянулись ряды полок с переплетенными в кожу фолиантами по юриспруденции, которые советник никогда даже не брал в руки. Его рабочая библиотека находилась в офисе. Над камином висел большой, выполненный маслом, портрет Хамзи Тауэрса, под зорким взглядом которого его сын никогда не чувствовал себя вполне свободно. Хамзи сам настоял, чтобы его портрет висел именно тут, а не в ряду остальных фамильных портретов в гостиной. Он был изображен одетым во фрак, его красные чувственные губы слегка улыбались. Дарвин находил эту улыбку демонической, по его мнению, так улыбаются только артисты, изображающие на сцене злодеев.
Об одной вещи в связи с отцом советник не хотел даже думать: доведись Хамзи присутствовать в баре, где показывали стриптиз, все равно Ада была бы рядом с ним, и они бы разглядывали голых женщин, держась за руки.
Мистер Густав с наслаждением затянулся сигарой. Их доставляли контрабандно — для советника. Каждая лежала в стеклянной, тщательно запечатанной пробирке.
— Вы не будете иметь денег больше, чем у вас было до сих пор,— объявил он советнику, который сидел перед ним как на иголках.— Ведь вы уже давно пользуетесь процентами со всего имущества. У вас не было права касаться основного капитала, а если бы вы даже его и имели, то все равно без меня, как душеприказчика, ничего бы не смогли предпринять. Вместе со мной вы имели право помещать деньги куда угодно. Теперь различие заключается в следующем: в завещании доля наследников, а именно — двух ваших дочерей и внука, определена в сто пятьдесят тысяч каждому, оговорены и более мелкие суммы слугам и на благотворительные цели, все остальное переходит вам. Из этого половина, примерно шесть миллионов долларов, принадлежит лично вам без всяких оговорок. Вторые шесть миллионов оставляются вам в пожизненное пользование, после вашей смерти они переходят поровну каждой из дочерей и внуку Джеффри. Поэтому, как я уже говорил, вы останетесь примерно в прежнем положении, с той лишь разницей, что своей долей вы можете распоряжаться как угодно, хоть поджигать сигары стодолларовыми бумажками!