Смерть в театре (сборник)
Шрифт:
— А когда пришли Джеф и Шарон?
— Анна бросилась ко мне с криком: «Бабушка! Бабушка!» Я ничего не понимал, мне даже в голову не приходило связать эту небольшую черную кучу, лежащую на авансцене, с человеком, когда вдруг я услышал за собой голос Джеффри: «Боже мой! Да ведь это бабушка!» Я повернулся и посмотрел на него, все еще ничего не понимая. Он стоял сзади меня, бледный, как бумага, не в силах сдвинуться с места. А на сцене бородач опустился на колени возле темной груды и хриплым голосом повторял: «Мадам Тауэрс, мадам Тауэрс!». Только тут до меня дошел весь ужас случившегося. Можно было подумать, что все посходили с ума.
Джералд закрыл глаза и сказал:
— Дайте-ка мне еще сигарету.
Шанс протянул ему сигарету и зажигалку. Джералд сделал две глубокие затяжки, выпустил тонкую струйку дыма и продолжил рассказ:
— Это была мадам Тауэрс. Не знаю, каким чудом, но лицо у нее не изменилось, то есть не пострадало, но в остальном, как мне кажется, у нее не осталось ни одной целой кости. Жуткое зрелище! Разбитые кости выпирали из платья, через рукава, всюду... Вновь появился Хемингуэй, и Джеффри ему сообщил, что из театра никто не выходил и вообще никто не сводил с места. Тогда Хемингуэй вызвал полицию. Он-то не утратил способности здраво размышлять и подумал обо всем.
— Анна ничего не слышала до падения?
— Полхэм уже задавал ей такой вопрос. Вроде бы она ничего не заметила, но, по правде сказать, она была не в состоянии что-либо припомнить.
Раздался звонок.
Шанс не спешил открывать, так как знал, что за дверью стояли Джеф и Шарон.
Его угнетала мысль: почему с первого же мгновения Хемингуэй заподозрил преступление, а не просто несчастный случай? Зачем он побежал наверх на «кошачий переход» и велел Джефу стоять у выхода из театра? Выходило, он подозревал, что в здании мог быть посторонний?
Впрочем, он сам сказал Шансу, что миссис Тауэрс могли столкнуть вниз через перила. Да, да, у Хемингуэя имелись веские основания подозревать убийство.
В черных глазах Джефа застыли горе и недоуменный вопрос, но он держал себя в руках. Шанс больше тревожился за Шарон... Он спрашивал себя, достаточно ли у нее выдержки, не подведет ли ее нервная система и не закатит ли она им истерику?
К счастью, ничего подобного не случилось. Шарон стояла рядом с Джеффри, держа его под руку.
Совсем маленькая, она доходила Джефу только до плеча, нежная, хрупкая, но не болезненная.
— Нам можно войти? — спросил Джеф.
— Безусловно!
Шанс пропустил их вперед и представил Джералду:
— Шарон и Джеффри Хандлей — Джералд Браун.
«Еврей, но, как говорят, весьма симпатичный» — так когда-то охарактеризовал его Джеф. Он протянул доктору руку и сказал:
— Сейчас не тот момент, когда пристало говорить, как я рад вашему с Анной счастью, но все же знайте, что это так... Надеюсь, вы скоро станете моим дядюшкой.
— Постараюсь,— серьезно ответил Браун,— не быть таким родственником, которому семья легко затыкает рот, лишая самостоятельности.
Джеф повернулся к своей молоденькой жене и с необычайной гордостью заявил:
— Во всей этой кутерьме вы не успели познакомиться с моей Шарон, Джералд.
— Не могу даже выразить, как я польщен и восхищен,— пробормотал доктор, понимая, что тут нельзя ограничиться стереотипной фразой, вроде «здравствуйте».
Шарон мило улыбнулась, но чувствовалось, что ее мысли далеко.
— Где Анна? Это она плачет?
— Да.
— Почему же вы ее оставили одну?
— Слезы приносят облегчение...
— Все равно, рядом с ней кто-то должен находиться. Можно мне туда пройти?
Джералд колебался, но Шанс дружески похлопал Шарон по плечу и сказал:
— Конечно, дорогая. Не сомневаюсь, вы ей сейчас нужнее любого врача.
Шарон исчезла за дверями той комнаты, откуда доносились рыдания.
«Славная девушка,— подумал Шанс,— да, Джеффри повезло».
Он повернулся к молодому человеку и предложил ему бокал портвейна или же рюмку коньяку, но Джеф отказался.
— Я никак не могу понять, что же произошло,— заговорил он взволнованным голосом.— Почему бабушка оказалась в театре? Многие годы она вообще не выходила из дома. Как она нашла этот страшный переход? Зачем вышла на него?
— Мне думается, в какой-то мере я сумею рассеять ваше недоумение, но прежде всего объясните, как вы сами очутились в театре?
Джеф бросил взгляд на Джералда. Видимо, его интересовало, что знает об этой истории доктор.
— Джералду все известно, даже больше, чем вам,— сказал Шанс.— Но вы же были с Шарон в Нью-Каньоне? Мне сказали на коммутаторе, чтобы я туда позвонил. Однако мне никто не ответил. И вдруг вы оказываетесь здесь в самый разгар драмы?
— Я как раз и звонил предупредить, что мы с Шарон уезжаем. Ваш коттедж очарователен, лучшего места на время медового месяца и не придумаешь, но...
— ...но у нас не выдерживали нервы, не так ли?
— Точнее, у меня одного,— попытался улыбнуться Джеффри.— Вы не знаете, что за золото Шарон! Это поразительное существо, у нее поистине железная воля и изумительная выдержка! Но я, попросив вас известить мать о перемене в моей жизни, думал, что она вас выслушает и примет все спокойнее... Сам я потерял покой. А тут еще Шарон по дороге в Нью-Каньон принялась мне выговаривать за проявленную неделикатность. По ее мнению, я должен был сам поговорить с мамой, доказать, что имею право на счастье, иначе она непременно будет против нас. Она считает, что я достаточно взрослый человек, чтобы обходиться без посредников. Только не подумайте, что Шарон имеет что-то против вас лично.
— Я давно убежден в противном,— засмеялся Шанс.
— Так или иначе, но она настояла на своем. Приехав в Нью-Каньон, я сразу стал названивать вам, чтобы попросить вас не разговаривать с матерью, так как мы с Шарон сделаем это сами. Мы все время ждали вашего звонка и уехали только с последним поездом.
— Жаль, что вы мне не дозвонились, потому что наша беседа с Люси уже состоялась.
Джеф как-то сразу сжался и неуверенно спросил:
— И какова же реакция?
— Вполне определенная,— холодно ответил Шанс.