Смерть внезапна и страшна
Шрифт:
– Благодарю вас, – проговорил он, поворачиваясь к адвокату. Тот напрягал свой ум, пытаясь придумать слова, способные как-то смягчить произведенное письмами впечатление. Он не мог заставить себя посмотреть на бледное лицо своего подзащитного. Страх наконец стер с него то благородное выражение, с которым хирург восседал все это время на скамье подсудимых. Только наивный человек мог не заметить воздействие писем Пруденс на суд.
Оливер заставил себя не смотреть в глаза присяжным, но по их молчанию и белым щекам, разом повернувшимся в сторону скамьи подсудимых, понял, что приговор уже сложился.
О чем же спросить у Монка? Как можно смягчить это
– Мистер Рэтбоун? – Судья Харди глядел на него, поджав губы.
– У меня нет вопросов к этому свидетелю. Благодарю вас, милорд, – ответил адвокат.
– Итак, свидетель подтвердил обвинение, как вы, конечно, понимаете, милорд, – прокомментировал Ловат-Смит с мягкой спокойной улыбкой.
– В таком случае, поскольку становится поздно, мы объявляем перерыв, и защита приступит к опросу своих свидетелей завтра, – решил судья.
Калландра не стала задерживаться в суде после окончания заседания. Отчасти она хотела этого, потому что отчаянно надеялась на то, что сэр Герберт виновен и вина его будет доказана – не допуская сомнений, разумных и неразумных. Но мысль о том, что преступление мог совершить Кристиан, подобно физической боли наполняла все ее тело. Дома она бралась за любое дело, чтобы только убить время и постараться забыть о своих тревогах, но вновь и вновь принималась спорить с собой, безуспешно пытаясь найти нужное решение.
Вечером, усталая, уже не чувствуя под собой ног, миссис Дэвьет просто повалилась в постель, но, проспав только час или около того, в ужасе пробудилась и оставшиеся до рассвета тягучие часы ворочалась на своем ложе… стремясь погрузиться в сон и в то же время страшась новых кошмаров, а еще больше – пробуждения.
Она хотела повидать Кристиана, но не знала, что ему сказать. Да, Калландра так часто видела его в госпитале, разделяла с ним различные неприятности, случавшиеся с пациентами, нередко встречавшими там и смерть, и вместе с тем она остро понимала, как мало знает об этом враче, за исключением самых общих моментов жизни современного целителя, со всеми ее трудами, утешениями и утратами. Конечно, она знала, что Бек женат… и что холодная, чужая ему женщина не умела дать ему ласки, веселья и тепла и разделить с ним тяжелый груз работы, к которой он относился с истинным пылом. Ни улыбки, ни сочувствия личным симпатиям и антипатиям мужа, ни тихих женских привычек вроде любви к цветам, песням, озаренной утренним солнцем траве – ничего этого в миссис Бек никогда не было.
Но как же много Калландра о нем не знала! Иногда они засиживались вместе, пожалуй, дольше, чем следовало бы, и доктор рассказывал ей о своей трудной юности, проведенной в родной Богемии, и о счастье, которое испытал, познавая удивительную физическую природу человека. Он рассказывал ей о людях, которых помнил, с которыми его связывали общие переживания, и со сладкой грустью вспоминал былые потери, горечь которых смягчалась тем, что теперь они были разделены с другом.
Почувствовав, что настал подходящий момент, леди Дэвьет рассказала ему о своем муже… пламенном, ослепительно живом человеке, остававшемся таким, в какую бы сторону ни заносил его душевный пыл. Она вспоминала о его внезапных озарениях и нередких ошибках, о грохочущем остроумии и необузданной
Но что знала она об истинном Кристиане? События, о которых он ей рассказывал, остались в прошлом, словно бы в последние пятнадцать-двадцать лет с медиком ничего не случалось и ему не о чем было вспоминать. Но когда иссяк источник идеализма в его душе? Когда Бек впервые предал лучшее, что было в его сердце, когда он взялся за это грязное дело… за аборты? Неужели ее друг столь отчаянно нуждался в деньгах?
Нет, так нельзя, это нечестно! Вновь обратившись к этим мучительным думам, Калландра сразу вспомнила и об убийстве Пруденс Бэрримор. Ее друг – теперь она знала это – не мог совершить убийства! Она понимала его и не могла ошибиться! Но тогда, выходит, в тот день просто что-то не так поняла? Быть может, беременность Марианны Гиллеспи с самого начала сложилась неудачно… В конце концов, ребенок был зачат в результате насилия! Быть может, телу этой девушки были причинены какие-то внутренние повреждения и Кристиан исправлял их, вовсе не покушаясь на ребенка!
Конечно же! Даже наверняка! Но нужно выяснить это и успокоить свои страхи.
Вот только как? Если спросить врача, придется признаться в том, что она видела – и тогда Бек поймет, что Калландра действительно поверила в худшее.
И почему, собственно, он должен дать ей правдивый ответ? Она не могла требовать у него доказательств! И заданный вопрос навсегда разрушит близость, сложившуюся между ними. Пусть чувство это было непрочным и безнадежным, но леди Дэвьет безрассудно ценила его. Впрочем, гнилые сомнения уже разрушали эту их хрупкую связь. Она еще могла встречать взгляд своего друга и беседовать с ним столь же непринужденно, как и раньше, но вся ее прежняя доверчивая легкость и веселость в отношениях с ним исчезли.
Итак, Дэвьет должна повидаться с ним, чем бы ни закончился этот разговор… Она должна знать.
Возможность представилась в тот самый день, когда Ловат-Смит завершил свое дело в суде над Стэнхоупом. Калландра ходатайствовала за одного бедняка, которого положили в больницу, и убедила попечителей, что человек этот не только нуждается в операции, но и заслуживает, чтобы расходы были оплачены за него. Лечить его, пожалуй, следовало Кристиану Беку: операция эта была слишком сложной для практикантов, остальные хирурги были заняты, ну а сэр Герберт оставил работу на неизвестное время, а быть может, и навсегда.
Узнав от миссис Флаэрти, что Кристиан у себя, попечительница направилась к его двери и постучала. Сердце ее бурно колотилось, и ей даже казалось, что трепещет все ее тело. Во рту было сухо, и леди поняла, что станет запинаться на словах.
Голос Бека пригласил ее войти, и женщина вдруг захотела сбежать, но ноги ее словно приросли к месту. Однако голос врача повторил приглашение, и медлить дальше было бы странно.
На этот раз миссис Дэвьет открыла дверь и вошла.
Лицо медика озарилось удовольствием, и, едва увидев ее, он сразу же поднялся из своего кресла.
– Леди Калландра! Входите, входите! Сколько же дней мы с вами не виделись! – Прищурясь, он внимательно поглядел на нее… спокойный и мягкий. Сердце попечительницы дрогнуло. – Вы кажетесь усталой, друг мой, вам плохо?
Она уже хотела выложить ему всю правду, как поступала всегда, а особенно общаясь с ним. Однако лучше было все же уклониться от откровенности.
– Нет, просто не настолько хорошо, как мне хотелось бы. Пустяки, – выпалила леди Дэвьет, чуть запинаясь. – Во враче я не нуждаюсь. Пройдет.