Смерть за хребтом
Шрифт:
Покоривший даму, особенно единственную, пользовался у полевой братии уважением. Если этой дамой была повариха, то в столовой часто можно было наблюдать следующую картину – обедающие, потерявшие всякую надежду найти в борще мясо, время от времени завистливо смотрят на любимца женщин, выковыривающего скудные лепестки капусты из мясного архипелага...
В высшем же обществе, включавшем руководство полевых экспедиций и их жен, нравы были, конечно, мягче, культурнее. Вращалось это общество в отдаленных экспедиционных поселках по весьма и весьма сближенным (особенно ночью) орбитам. Такое сближение, как правило, приводило к тому, что, к примеру, сыновья главного инженера N-ской ГРЭ были как две капли воды похожи на главного геолога, а дочь начальника ПТО – на начальника экспедиции.
Вообще, очень уж романтическую любовь в полевых условиях встретить трудно – все здесь на виду, ничего не придумаешь и словами никого не обманешь. Такая любовь выдумывается тоской по женщине, оставленной далеко в городе. А потом “они встречают нас и вводят в дом, а в нашем доме пахнет воровством”.
Первым в штольню пошел Сергей. Его хватило на десять минут. За ним ушел Житник. За те двадцать минут, пока его не было, я успел снарядить боевики. После Юрки вместо меня опять пошел Сергей – кашель по-прежнему раздирал мои легкие. Когда, наконец, сопровождаемый товарищами (они решили собрать крупные самородки), я, пришел в забой, шпуры были уже практически готовы. Газу в выработке оставалось уже немного, и можно было работать не торопясь.
Собранное золото мы сложили рядом с невозмутимым Васей. Затем, зарядив и запалив шпуры, вышли на-гора и засобирались домой. Житник сказал, что останется сторожить штольню до ночи – береженого бог бережет. Сергей счел разумным его решение не оставлять золото без присмотра, и мы постановили, что после ужина и до рассвета нести охрану буду я с Лейлой (как мне самому не пришло в голову уединиться с ней на штольне?), а с рассветом нас сменит Сергей.
В лагерь шли быстро. Я предвкушал встречу с Лейлой: представлял, как мы бросим спальный мешок там, на лужайке под штольней, как обнимемся, и я почувствую ее маленькие точеные груди, почувствую ее губы, почувствую трепетное ожидание их тезок, оживленных сладостными потугами томящихся бедер...
Часть III
Таджикская рулетка
1. Ушл? – Ночное нападение. – Отбиваемся. – Юрке понравилось. – Дожить бы до завтра.
У лагеря нас встретили растерянные Наташа и Фредди.
– Лейла с Бабеком пропали, – сказала девушка, с жалостью глядя мне в глаза. – И, видимо, с самого утра.
– Точно, с утра, – согласился Фредди. – И, похоже, твоя фифочка сдалась без боя... Или ей сдались.
– Да, в палатках все на месте, нет никаких следов борьбы или поспешного бегства, – покивала Наташа.
“Что же могло случиться? – задумался я, опустившись на ближайший камень. – Вряд ли это было нападением со стороны. Это – Бабек! Точно Бабек... Конечно же, его Резвон приставил к нам. Черт, была ведь такая мысль... Но отбросил ее, глядя в простое, добродушное лицо старинного приятеля... Теперь все становится понятным – его странное появление, неестественное поведение”.
Поднявшись, я пошел по лагерю в надежде найти следы дневных событий, и у ручья, там, где женщины мыли посуду, наткнулся на зеленый пластиковый тазик, полный чистых кружек. Рядом стояли две невымытые. На посудной тряпочке лежал маленький кусочек туалетного мыла. Я поднял его и на поверхности увидел отпечатки детских пальчиков Лейлы.
“Спокойно, Черный! – приказал я себе, закусив губу. – Похоже, они и в самом деле ушли сразу после нашего ухода на штольню! И, не куда-нибудь, а в Хушон... Если побегу за ними сейчас же, то к утру буду у перевала. На устье Арху догоню... Убью собаку!”
– Побегу-ка я за ними, – сказал я, вернувшись к товарищам. – Если он доберется до Саидовской машины раньше меня, то все... Уйдет, собака. И тогда конец и ей, и мне. А вы валите отсюда. Завтра, самое позднее – послезавтра, Резвон будет здесь.
– В Душанбе потом... пойдете? – ободряюще улыбаясь, спросил Сергей.
Пауза между «потом» и «пойдете» была крохотной.
– А куда еще? Не сюда же возвращаться... В городе найду... найдем вас у Суворова.
– Может, возьмешь с собой парочку самородков? Возьми, всегда пригодятся...
– Да ну их... И на штольню за ними бежать времени нет. Знал ведь, чувствовал, что боком они мне выйдут. Лежали бы сейчас с ней рядышком где-нибудь в Сочи. В глаза друг другу смотрели... Слова ласковые говорили...
– Ну, тогда ни пуха тебе, ни пера... Долю свою ты получишь, – сказал Сергей, и, похлопав меня по плечу, пошел к ручью умываться.
Я сел у костра переобуться перед дорогой. Федя устроился рядом и сочувственно смотрел, как я вытряхиваю камешки из ботинок. Он хотел что-то сказать, раскрыл рот, но так и застыл – в скалу за палаткой ударила автоматная очередь. Следующая очередь пошла ниже и прострочила насквозь наше брезентовое жилище. Раны, видимо, оказались смертельными и палатка, испустив дух, очертила свои внутренности.
Но это видел лишь я: после первой очереди, Федя, забыв о ранах, мгновенно вскочил и во весь дух побежал к скалам Алтына (так нами была названа ближайшая к нашему лагерю вершинка). Я, петляя, помчался за ним в одном ботинке, второй в руке. Через минуту мы лежали за камнями, и, в надежде увидеть Наташу или Сергея, всматривались в сторону лагеря.
Кивелиди появился сбоку, с восточной стороны Алтына. Он шел к нам, припадая на одну ногу и опираясь руками на попадавшиеся на пути глыбы.
– Там, за вами, только что стоял кто-то. С ружьем! – тяжело дыша, сказал он, упав на землю рядом со мной.
Мы с Федей обернулись и в полутьме, в десяти метрах от себя, увидели... Наташу с одностволкой в руках.
– Ты как здесь очутилась? Да еще с пушкой? – спросил я в изумлении, когда она приблизилась к нам.
– Как, как... Когда ты с Серым прощался, уларов здесь заметила. Спугнул их кто-то. Вот и пошла посмотреть, – ответила она, напряженно всматриваясь в сторону лагеря.
Я осмотрел Сергея. Его бедро было простреляно насквозь, но крови выделялось немного. Выдернув шнурок из принесенного ботинка, я перетянул ногу выше входного и выходного отверстий. Наташа вынула из нагрудного кармана штормовки перевязочный пакет, взрезала спереди и сзади намокшую кровью штанину и со знанием дела перевязала рану.