Смерть за хребтом
Шрифт:
– Да, милая, да... – приговаривал я. – Ничего не случилось, ничего, просто то, что появилось между нами, превращает все в любовь... Прости, я сейчас.
Я вышел из палатки, нашел Фатиму и бросил ей в руки изорванную одежду Лейлы и моток черных ниток с иголкой (они всегда были при мне в нагрудном кармане штормовки).
Вернувшись, я разделся до пояса, быстро выстирал в ведре нижнее белье Лейлы и положил его сушиться на горячие камни. Все это время Лейла стояла у камней и удивленно наблюдала за мной.
– Не мужское это дело, стирать трусики любимой, да? – окончив стирку, улыбнулся я.
Затем, бормоча Лейле ласковые слова, я облил ее теплой водой, плеснул немного на камни. Облака пара окутали нас. Мне захотелось обнять ее, но я, укротив руки, но не глаза, омыл ее тело намыленным пробным мешочком.
“И в день седьмой, в какое-то мгновенье, она явилась из ночных огней, – напевал я, – без всякого небесного знаменья, пальтишко было легкое на ней”. Намылив ее всю, я посадил девушку на корточки, и осторожно вымыл голову. Глаза Лейлы потеплели и она, улучив момент, нежно прикоснулась влажными губами к моей давно не бритой щеке. “Белый парус разлуки на мгновенье покажется и исчезнет вдали как туман, как туман...” – пел я, приступив к завершающей стадии омовения. Взявшись за округлые плечи, я помог любимой встать на ноги и медленно, струйка за струйкой смыл из чайников пену с ее посвежевшего тела.
– Чем же я вытирать тебя буду, радость моя? – спросил я в растерянности, – у меня нет ничего...
– Я высохну так, – сказала она, подойдя ближе к горячим еще камням, – а голову высушу на солнце. Нам надо уходить отсюда. Быстрей. Не надо золота. Хватит.
– Хватит-то, хватит, но выбираться надо всем вместе. Вот соберемся и уйдем завтра утром в город.
Через полчаса мы уже поднимались на штольню. Перед нами трусили два трофейных ишака, с трофейными продуктами и снаряжением, за нами плелись Фатима с сестрой. Они несли по два автомата со снятыми рожками. Шли мы не спеша, и Лейла тихо, сбивчиво и часто замолкая, рассказала мне о вчерашних событиях и о том, что узнала от матери.
После того, как мы ушли на штольню, Бабек наставил на нее автомат и приказал идти вперед. Дошли они до верховьев Хаттанагуля и там, на месте нашей операционной ночевки, наткнулись на отряд Резвона, только что похоронившего двух своих воинов.
Своим донесением Бабек изрядно поднял и без того хорошее настроение головорезов, воодушевленных неожиданным и полным успехом своей противовоздушной операции. После недолгого раздумья Резвон решил дождаться ночи и вырезать нас спящими.
Добравшись до верховьев Уч-Кадо и оставив там теток и двух подручных (ставить палатку и стеречь пленницу), он с Бабеком и двумя другими подручными пошел к нашему лагерю.
Вернулись они под утро злые, особенно Резвон. Сзади, в бедре и несколько выше у него сидело несколько дробин. При свете китайского фонарика он, с помощью Фатимы, выковырял их перочинным ножом и потребовал к себе Лейлу. Фатима привела дочь в палатку и, зло ухмыляясь, удалилась. Оставшись наедине с девушкой, Резвон предложил ей руку и сердце, и, когда она отказалась, набросился на нее, облапил. Лейла закричала, ударила его по лицу. Насильник рассвирепел и сильным ударом в пах бросил ее на пол, сорвал одежду...
– Ладно, ладно, не надо об этом. Ничего этого не было. Бабек мне сказал, что мать с теткой вступилась за тебя, и Резвон приказал их связать. Врал, значит. Зачем? Выгородить, что ли хотел? Ну-ну – Бабек Добрая Душа! А как твоя мать здесь очутилась?
– Я люблю тебя! – тихо сказала она. – Давай сядем, я устала...
Мы сели на теплый, согретый солнцем камень, обнялись, и Лейла рассказала о приключениях своей матери.
После возвращения из Мешхеда Фатима объявила властям о похищении дочери мною. Что могли сделать власти? О моем исчезновении и возможной связи с контрабандой наркотиками они уже сообщили в российское представительство. Мое дело было передано уголовной полиции, та провела расследование. Стрелочником оказался Шахрияр, но родственники, в том числе и Фатима, выручили его, все как один заявив, что в Мешхед он был взят мною, как и Лейла, в качестве заложника. И всю дорогу, в том числе и на КПП, на котором нас задержали ночью, я угрожал им гранатой. Шахрияр же сказал следователю, что сейчас я, наверное, нахожусь в Москве.
Оставшись ни с чем, Фатима совсем сбесилась и сделала немыслимое – достала себе и своей сестре разрешение на поездку в Россию по семейным обстоятельствам. Доверить поиск дочери и меня компетентным российским органам она не могла – в Иране бытовало мнение о полной неспособности и нежелании нашей милиции заниматься неимоверно расплодившимися уголовниками. Удавкин дал ей все адреса, в том числе, мой и Веры. Приехав в Россию, она бросилась к моей бывшей жене, но ничего выяснить не смогла. Моя же мама пригрозила близко познакомить ее со своим свирепым зятем-кавказцем. В Иране хорошо известна необузданность россиян, и Фатиме ничего не оставалось делать, как обратится в свое посольство. Дипломаты поехали на Петровку и выяснили, что в России и СНГ меня нет и, вообще, формально я пребываю в Исламской республике Иран.
И тут этой мудрой тетке пришла мысль о возможном моем нахождении в Таджикистане. Она приезжает в Душанбе первым же самолетом (предварительно позвонив в Тегеран и узнав от Удавкина имена моих тамошних друзей и знакомых и номера их телефонов). В таджикской столице случилось персональное для Фатимы чудо – в иранском представительстве она наткнулась на человека, основной обязанностью которого было слоняться по улицам города. И этот персидский Пинкертон или Джеймс Бонд рассказал ей, что неделю назад он увидел на Путовском базаре девушку в иранском наряде и пошел за ней. У мясных рядов (господи, ходила-то Лейла за мясом пару раз!) он услышал ее фарси и понял, что следит за иранкой. От базара до Лешкиного жилища – двадцать пять минут хода, и он проводил ее, оставшись незамеченным.
Узнав все это и прихватив с собой нескольких милиционеров, Фатима в охотничьем азарте тут же бросилась в барак Суворова, но Лейлы и нас уже не было – мы уехали в Ромит часом раньше. Суворов вежливо сказал им, что мы отбыли в Москву, нет – во Владивосток. Но милиция не поверила и провела допрос с пристрастием. Лешка, не зная, конечно о наших Хушонских осложнениях, признался, что мы, наверное, рыбачим на Сардай-Мионе... Люди в синих шинелях, естественно, были против непредсказуемых издержек преследования преступников в высокогорных условиях и были таковы.
А что Фатима? Нет, чтобы заняться в таджикской столице пропагандой фундаменталистского образа жизни и обращать в истинную веру испорченных советским влиянием правоверных! Нет, она едет в Ромит и, наняв там машину, направляется в Хушон(подозреваю, что далеко не материнские чувства владели ею безраздельно... Только круто замешанные любовь и ненависть могут подвигнуть женщину на такое глобальное преследование!) Так вот, в Хушоне она, конечно, знакомится с Резвоном, только что спустившим селевое озеро и мечтающим спустить со всех нас шкуру. Они бросаются в погоню, на перевале теряют двоих, хотят уже вернуться, но тут, иншалла, на них натыкается Бабек со своей прекрасной пленницей.