Смерть за смерть. Кара грозных богов
Шрифт:
К нравоучениям и проповедям Розмич тоже привык, научился пропускать мимо ушей большую часть «умных» разговоров. И рта Ултену не затыкал, потому как после его речей спалось на редкость сладко. А иногда не после, а во время…
Вот и теперь – едва улёгся на хвойную подстилку у костра, тут же провалился в сон.
Ему мерещились нескончаемые поединки с белозёрскими воинами, лесные дороги, по которым долгие седьмицы движется отряд, откормленные зайцы, норовящие прыгнуть под копыта лошади… Всё как обычно.
Но внезапно сновиденье оборвалось.
– Розмич! Розмич, отзовись!
Голос узнал сразу, усмехнулся и ответил:
– Чего тебе, старик?
Стена черноты дрогнула. Взгляду открылось белозёрское капище с чёрным издолбом посередине. Рядом с идолом стоял знакомый волхв, обряженный в серебристую шубу.
Во сне старик казался много выше, чем в жизни. Много моложе.
«Приснится же!» – усмехнулся Розмич мысленно.
– Розмич, над тобой тьма повисла! – без предисловий заявил волхв.
Воин недоумённо приподнял бровь, но пугаться не спешил.
– И змея на груди твоей греется! – продолжал старик. – Вот-вот за горло укусит! Я видел!
– Какая змея, мил-человек? – Губы алодьского дружинника дрогнули в улыбке. Вот уж сон! Чудн ой!
– Самая ядовитая из всех!
Голос волхва прозвучал очень отчётливо и недобро. Розмич замер на мгновенье, хотел ответить, отшутиться, но вдруг… Сердце в груди дёрнулось, а самого настигло чувство непреодолимого страха. Даже колени задрожали.
– Что это? – проговорил одними губами.
– Смерть, – объяснил старик. – Она ближе, чем думаешь. Следит за тобой. Давно, слишком давно.
Внезапная догадка была сродни удару кузнечным молотом по голове.
– Так это не сон?! – выпалил Розмич.
Волхв утратил серьёзность, но лишь на мгновенье.
– Какой догадливый… А ещё Меченым зовётся…
– Но как ты это сделал? – возопил дружинник.
Он, конечно, слыхал, что волхвы и колдуны умеют в человеческие грёзы врываться. И про вещие сны тоже наслышан. Но верить в эдакое наваждение мужчине не пристало. Это бабий удел!
Это они, неугомонные сороки, над каждым сновиденьем трясутся. А мужику – что? Проснулся, вытряхнул из головы остатки ночной дури и дальше пошёл.
– Я волхв. Или ты забыл?
– Но я-то думал… – Розмич запнулся.
Признаваться, что всё это время считал старика обыкновенным хитрецом, не хотелось.
– Эх-хе-хе… Ежели человек не кричит на каждом перекрёстке о силе своих богов, это не значит, что боги его бессильны. Ежели не расхваливает направо и налево свои уменья, не значит, что безрук и бестолков. Мы, словене, народ лесной, стало быть – скрытный. Пусть другие матерь божью по делу и без дела поминают, а наш удел – не языком трепать, а землю свою хранить.
– Так зачем же ты капище железными когтями защищаешь, в личине ходишь? Ведь могёшь просто слово сказать, чтобы все враги подохли!
– Волховская сила – не шутка. Говорить о ней лишний раз не следует, иначе иссякнет
– Вот ведь… – досадливо выпалил Розмич.
Он таких суждений не понимал. Продолжить выяснения старик не позволил, повторил довольно грубо:
– Беда над тобой, Розмич, сын пахаря. Поторопись от змеи избавиться. Иначе недолго тебе по свету Белому ходить.
– Что за змея? – выпалил дружинник, но волшебный сон уже истончался. Фигура волхва таяла, как ком снега, брошенный в раскалённый котёл.
Старик ответил, только голоса Розмич уже не слышал. И по губам прочитать не смог.
Он вывалился из сна. Дышал тяжело, с хрипами. Перед глазами плясали алые пятна, в висках стучала боль. С трудом перевернулся на живот, уткнулся лицом в колючий лапник.
Там, в созданном волхвом видении, всё было хорошо. А в яви чувствовал себя так, будто его несколько раз наизнанку вывернули, выжали, как постиранную тряпицу, и в проруби прополоскали напоследок.
Мысли путались.
«Что за змея? – молчаливо вопрошал Розмич. – Кого я пригрел?»
Когда боль утихла, а в голове прояснилось, дружинник поднялся на локте и осмотрелся.
Притушенный костёр давал совсем немного света, походил на багряное пятно. Вокруг безмятежно храпели лучшие воины Белозера. Ловчан с кульдеем спали тут же.
Этих двоих Розмич исключил сразу. Ловчан – старинный друг, с ним столько всего пережито, что проще самого себя змеюкой назвать, чем его. Ултен – тоже друг, хоть и недавний. Преданность свою не словами, делом доказал. Вон как в Белозере дозор раскидывал! Как бьярмов на берегу Онеги крушил!
Кто тогда? Белозёрцы? Ведь с многими за последнее время сблизился, многим и мысли, и сердце приоткрыл. Хотя можно ли считать настоящей откровенностью байки у костра, под бочонок хмельного мёда?
Из белозёрских больше всего Боряте доверял. Но туповатый здоровяк на подлость не способен. Совсем-совсем.
Ласка?.. Одноглазый ведь. А одноглазые – люди непростые… Только поводов думать о дружиннике плохо – никаких.
Люди Арбуя? Ведь слишком часто покидают положенный им костёр, предпочитают не с господином своим вечера коротать, не с князем, а с простыми воинами. Как ни обернёшься, все трое близ Розмича с Ловчаном…
– Вот ведь… волхв! – процедил Розмич сквозь зубы. – Не мог по-человечески сказать? Имя там или примету! Разбирайся теперь! Ломай голову! Тьфу ты!
Он плотнее завернулся в плащ и закрыл глаза. Заключил, что утро вечера мудренее, и тут же захрапел, вторя друзьям и приятелям.
– Во дела! – выдохнул Ловчан потрясённо. – А я-то думал, он не волхв, а так… Старик озорной.
Розмич пожал плечами. Возразить нечего.
Ултен, слушавший рассказ Розмича с предельной серьёзностью, теперь недоумённо таращил глаза. Пришлось объяснить, как познакомились с белозёрским волхвом. Историю про нападение на капище тоже поведали.