Смерть за смерть. Кара грозных богов
Шрифт:
«А боги?» – вновь отозвался Полат. «Дались тебе эти боги! – рассмеялся второй. – Отцово наследство заберёшь, сделаешь подношение побогаче, и всё. Но… и обещанья свои не забудь. Сучка Едвинда с полукровкой варяжским тоже стоили немало». Полат ему: «Не забуду. Я добро помню. Всё выполню, если задуманное сбудется».
– Вот такие дела, – закончил Ловчан уныло. – Я опосля всё-таки высунулся малёк, второго разглядел. Арбуй это был. Дядя княгини Сулы.
Розмич стоял, будто пыльным мешком пришибленный, мысли в голове путались.
–
– Может, да, а может, и нет, – пробормотал Ловчан. – Вдруг сумел отбиться от Валитовой дружины. Кто знает? С Олегом тоже немало народу ходит.
Недоброе молчание затянулось надолго. Сумерки стали гуще самого наваристого киселя – того и гляди стемнеет окончательно. Вдобавок – похолодало так, что пальцы начали коченеть.
– А у нас тоже новость, – сообщил кульдей невесело.
– Какая?
Розмич хмыкнул. После рассказа Ловчана весть Затеи казалась сущей безделицей.
– Да Затея, дура, записку мне в сапог сунула, когда из Белозера уезжал, – равнодушно сказал он. – И с чего, спрашивается, решила, будто грамоту разумею.
– Так… это я сказал, – отозвался Ловчан.
– Когда?
– Ещё в походе. Она о тебе выспрашивала, а я хвалил, как мог. Она спросила, мол, неужели и грамоте обучен? Я кивнул.
– Так послание на латыни! – встрял кульдей. – Это редкая грамота! Очень редкая! Думаю, из нашего отряда никто, кроме меня, не прочтёт, даже князь. И в Алоди – одна Риона, стало быть.
– Ну… – Ловчан смутился окончательно. – Она спрашивала, по-каковски читать умеет, я и ответил, что по-всякому. Она перечислять начала – по-булгарски там, по-латыньски… а я каждый раз кивал. Я ж как лучше хотел.
– Эх ты… человек! – протянул Розмич. – Что делать-то будем?
– Долго придумывать нечего, надо скорее вперёд Полата до Новагорода пробираться, – зашептал Ловчан. – Кто там от Олега оставлен, при младшей Рюриковне? Предупредить. А коли русь пришла из-за Ильменя, то и Вельмуда. Так, мол, и так, вражьи замыслы. Если князя Олега порешили предательски – на Вельмуда, на русь одна надежда!
– Чует моё сердце, жив князь! Не судьба Олегу так бесславно помереть! – отозвался Розмич. – Но мечи ему наши ещё пригодятся. Словом, давайте ноги уносить, пока не поздно. Монах? Ты с нами? Или сразу до Алоди подашься? По Волхову спуститься сподручнее…
Ултен замешкался, упёрся взглядом в землю. Вдруг резво бросился в сторону и крикнул, что было мочи: «Ко мне! На помощь! Убивают!!»
– Ах ты ж, гад ползучий! – воскликнул Ловчан, оголяя клинок, и кинулся за кульдеем.
Розмич сорвал одним движением ножны, отбросил, как ненужную боле вещь, и сверкнул своим.
Белозёрцы не заставили себя ждать, словно бы давно были готовы к такому повороту. Те четверо, что доселе дневалили у огня, ринулись все разом навстречу Ловчану, оберегая монаха от скорой мести. Тот скрылся за спинами спасителей, и больше Ловчан его не видел.
Но и Розмич не успел прийти на помощь другу, следом на поляну со всех сторон высыпали и остальные, сонных не было, лишь жгучее желание разделаться с подручными Олега мешало им это намерение осуществить немедленно, толклись сильно. Розмич бросился на ближайших, кто подвернулся. Меч алкал крови и получил её дёшево.
В одно движение дружинник срубил двоих. Не насмерть – покалечил разве. Но и то хлеб, когда со всех сторон уже щетинятся копьями.
– Этого живым! – крикнул Полат, перекрывая всеобщий гвалт.
– Поди. Возьми! Попробуй! – проорал в ответ Розмич, укладывая на хвою нового белозёрца.
Ловчан рубился молча, на него наседало трое, а четвёртому уже не ходить по этой земле.
– Верёвки, олухи! Сети где! – заслышал Розмич Арбуево рычание.
Крутанулся, наскочил на одного, второму дал рукоятью в зубы, пригнулся, отводя удар третьего.
– В сторону! Рази!
На Ловчана наскочили копейщики, он проскользнул меж древками, щедро раздавая удары направо и налево.
– Держись, друже! – выкрикнул Ловчан. – Сейчас пробьюсь!
Оглянуться Розмич не успел, на него бросился Спевка, но вдруг осел, подсечённый смазанным движением железа снизу вверх, завалился набок, щедро орошая хилую траву и мхи алою кровью.
– Стрелы! Стрелы! – завопил Арбуй, прячась за спины телохранителей.
Взвизгнули тетивы. Свиста Розмич не различил, двигался по наитию. Только в новый разворот понял – не в него метили. Он ещё задел кого-то, перечеркнул наискось, достал на излёте клинка и, продолжая воздушную вязь острия, полоснул расторопного Ласку. Тот отпрянул, на рожон не полез, отделался царапиной.
Ловчан стоял недалёко, покачивался сам, а в груди у него подрагивали две оперившиеся смерти. Горькая усмешка украсила губы дружинника. В последнем стремлении он внезапно бросился на белобрысого Вейка, как раз опускающего лук. Такой быстроты от него не ждали. Одолев несколько саженей из последних сил, Ловчан обрушил страшный удар на вепса и раскроил тому череп – клинок пошёл дальше, едва ли не до самого сердца.
Но большего сотворить он уже не мог. Норемб подхватил старшего брата, оттесняя алодьца. Тот уже ловил воздух, словно рыба, брошенная на берег, захлёбывался горячей кровью, с тем и выпустил меч, засевший в теле врага, и рухнул наземь. Набежавший Кеск с размаху пригвоздил Ловчаново тело к поверхности копьём.
Розмич, видя это, ухватил доселе не знавший людской крови нож, отцов подарок, и послал его по назначению. Железо вошло в грудь второго из братьев по самую рукоять.
– Живьём! – заорал Полат.
Это было последнее, что помнил Розмич. Размашистым ударом древка ему едва не снесли голову. Оглушенный, дружинник повалился во тьму, не успев и додумать: «Ужели конец?!»
В наступившей тишине голос Полата прозвучал зловеще:
– Давно хотел обоих к навьему деду отправить, это промедление мне девятерых стоило!