Смертельные игры Пустоши. Узница
Шрифт:
Мик Сурей, которого он взял с собой, стоял за его левым плечом. Эдвард Данери — за правым.
— Невозможное иногда может стать возможным, — холодно ответил Варниус, изучая внимательным взглядом лицо императора. — Это я тоже знаю, как никто другой. Стоит только захотеть.
Майстрим ответил хмурым взглядом.
— Еления Огдэн находилась в горячке долгое время, мы опасались за её жизнь и рассудок. В этот раз моя магия помогла ей, но боюсь, что только на время.
— Магия жнеца душ? — удивился заключённый учёный и на мгновение задумался. —
— Можете просить всё, что угодно.
— Мне нужна свобода для сына, — сухо произнёс Варниус, в раздражении передернув худыми плечами.
— Это невозможно! — гневно процедил Май. — Я изучил документы, связанные с заключёнными в Тюрьму Пустоши. Никогда и никто не выходил из неё! Для его освобождения нет ни одной лазейки!
— Я знаю. Вы считаете, я не понимаю?! — взгляд учёного стал злым и колючим. — Я говорю о другом: сделайте невозможное возможным. Иначе девочка умрет. Честно говоря, удивлён, что она все ещё жива.
Май застыл, словно его парализовало, ярость мешала ясно мыслить, он еле сдержался от того, чтобы не схватить бывшего принца и не вытрясти из него гнилую душонку.
Огромным усилием воли Майстрим взял себя в руки и глухо процедил:
— Мик.
В следующее мгновение он резко вытянул руку и схватил потрясённого учёного за горло, жестоко сжав его, заставил магией замереть ученого на месте, а Мик Сурей, главный менталист императорского двора, сделал шаг вперед и ледяным немигающим взглядом уставился в недоверчивые глаза Оливара Варниуса.
Воспоминания о встрече в государственной тюрьме пронеслись в памяти императора быстро сменяющимися картинками, Майстрим поднял лицо и встретился с настороженным взглядом Елении.
Сердце защемило. Еля была такая хрупкая и прозрачная...
— Майстрим, что-то случилось? — с беспокойством прошептала девушка. — Ты странно себя ведёшь.
— Ты случилась, — криво улыбнулся маг, не отводя от Ели пристального взгляда. — А еще я переживаю, потому что твоя жизнь находится в опасности. Боюсь тебя потерять...
На лице Елении появилось искреннее изумление. Бешено бьющееся сердце военного мага болезненно сжалось. Он не смог продолжить признание и сказать, что любит её, что чувство за прошедшие годы стало только крепче, и сдерживать его стало очень сложно, а иногда — невыносимо. Как сейчас.
Не смог, потому что девушка испуганно вжалась в спинку кресла, с недоверчивым выражением на лице.
— Майстрим, о чём ты? — во взгляде девичьих глаз он прочитал недоумение и озабоченность его состоянием. — Ты болен?
— Болен, — горько усмехнулся Май. — Некоторые люди называют это чувство болезнью.
Нервным резким движением Еля снова хотела отобрать ладошки, но Май вновь не отпустил.
— Не бойся. Я пришёл поговорить... рассказать обо всём, что случилось за эти годы. То, чего ты не знаешь, но должна узнать...
И он рассказал. Всё, что сам узнал. Вернее, почти всё. Только не признался, что виновны во всем отец и дядя.
Не смог.
Сказал, что всё организовали его недоброжелатели. А ещё рассказал про болезнь, потому что теперь Еления должна быть вдвойне внимательна к себе, не сказал только о том, каково условие её спасения, потому что пока не решил, как сможет выполнить условие Оливара Варниуса.
По мере рассказа Мая глаза Елении то распахивались от искреннего изумления, то сужались и темнели от гнева, нежные губы подрагивали от волнения, а под конец рассказа сжались в тонкую напряженную линию от еле сдерживаемой ярости.
Когда Май замолчал, Еления сидела с опущенной головой, прямой напряженной спиной и крепко сжатыми губами. В гостиной наступило молчание. Май ласково поглаживал большими пальцами обе подрагивающие в его руках похолодевшие ладошки и настороженно ждал реакции девушки.
— То, что ты рассказал, чудовищно и безнравственно, — прошептала Еления, подняв горящий взгляд на Мая. — Кто-то регулярно исправлял моё подсознание, несколько лет внушал мне то, чего не было... я иногда чувствовала, что веду себя странно... не понимала... пугалась...
— Когда я обо всём узнал и во всём разобрался, не смог больше ждать. Я должен был поговорить с тобой. Ты тоже имеешь право обо всем знать... Еля, могу я задать один вопрос?.. — после согласного осторожного кивка девушки Май медленно продолжил: — Что ты думаешь насчёт... — настороженные глаза Ели заставили императора запнуться, — нас? Что чувствуешь ко мне... сейчас?
В хмурых глазах отразились растерянность и испуг. Май сразу всё понял.
— Хотя бы приязнь и симпатию? — криво усмехнулся он.
— Конечно, как же иначе... — Еления овладела собой. — Разве ты не чувствуешь? — удивилась она. — Постой... ты же эмпат... — Еля осторожно высвободила ладошки, которые Май на этот раз нехотя отпустил, сняла с шеи защитный амулет и в ожидании посмотрела на Мая. — Так будет понятнее и достовернее. Пожалуйста, почувствуй меня сам.
Она прикрыла глаза, смущаясь, открывая Маю душу и сердце, словно молча говорила: читай меня, чувствуй меня, я полностью доверяю тебе и перед тобой как раскрытая книга.
И Майстрим почувствовал исходящие от неё горячие ласкающие волны...
Тепла и приязни...
Восхищения и доверия...
Смущения и робости...
Растерянности и... испуга...
Напряженный взгляд императора долго не отрывался от бледного уставшего лица Елении. То, чего так хотело горячее сердце, он так и не почувствовал. Сердце девушки молчало, не отвечая на его чувство.
Она не успела вновь полюбить его.
Да и полюбит ли снова? Можно ли бесконечно влюбляться в одного и того же человека, если твоё чувство постоянно гасят?