Смертельные враги
Шрифт:
Проворным и вместе с тем мягким жестом влюбленный отстранил свою подругу; видя перед собой лишь невооруженного человека, он даже не стал вытаскивать шпагу, висевшую у него на боку, всецело положившись на силу своих мускулов.
Он стремительно подался вперед, занеся кулак, но в тот же миг почувствовал какую-то возню у своих ног; его поднятая рука, внезапно опутанная веревкой, была резко отведена назад, шпага сорвана. В одно мгновение он был связан с ног до головы, но, не в силах даже пошевелить пальцем, кипя от ярости, все же смог стряхнуть кучу нападавших, которые повисли
– Трусы!.. О, подлые трусы! – прорычал он.
Опустившись до роли альгвасилов [4] , кавалеры неохотно, но надо признать, с замечательной быстротой и сноровкой, исполнили то, что задумал и приказал им тайный агент инквизиции.
Мы не зря говорим, что они повиновались неохотно. Действительно, отвечая на оскорбления влюбленного, один из них проворчал:
– Клянусь Господом, такая служба нам не по вкусу!.. Да что поделаешь?.. Нам было сказано: «Приказ инквизиции!» Уж очень не хочется гнить в «святом доме», вот и приходится делать, что велят... Берите с нас пример, сеньор.
4
Стражники, полицейские.
Тем временем влюбленный, связанный по всем правилам, был уже опрокинут на землю, однако же и четырем здоровым молодцам, всем своим весом навалившимся на него, с трудом удавалось его удерживать. Теперь, когда дело было уже более или менее сделано, они смогли наконец разглядеть благородные черты того, кто своей необычайной силой вызвал их восхищение; у них вырвался крик:
– Дон Сезар!.. Эль Тореро!..
А за этим последовало другое восклицание:
– Жиральда!
Дело в том, что девушка мужественно пыталась помочь своему защитнику, и в свалке кто-то сдернул с ее головы капюшон, так что теперь ее сияющая красота была открыта любопытным взорам.
Все произошло с молниеносной быстротой; агент, по-прежнему бесстрастный, неподвижный, словно каменное изваяние, мрачно созерцал все происходящее.
Когда он увидел, что дон Сезар, обессиленный своими собственными попытками вырваться, хрипит в тисках четырех пар сильных рук, он крепко схватил Жиральду за локоть и закричал в порыве бурной, неистовой радости:
– Наконец-то! Теперь ты от меня не уйдешь!
Девушка с отвращением отпрянула от этого прикосновения, вздрогнув, как от ожога; извиваясь, чтобы избежать его грубых объятий, борясь изо всех сил, она озиралась с отчаянием утопающего, который тщетно ищет, за что бы уцепиться.
Бедняжка мужественно защищалась, но что она могла сделать со своим обидчиком – ведь судя по легкости, с какой он удерживал ее одной рукой, шпион был наделен недюжинной силой.
– Ну, – пробурчал он, явно желая покончить с малоприятной сценой, – ну же, ступай за мной!
И твердым шагом направился к выходу, безжалостно волоча девушку за собой.
Однако здесь он был вынужден остановиться.
Лениво прислонившись к калитке и скрестив руки на широкой груди, на него невозмутимо смотрел Пардальян.
Инквизитор бросил быстрый взгляд на этого незнакомца,
Но Пардальян выдержал этот взгляд с таким простодушным спокойствием, а на губах его играла столь наивная улыбка, что, право, его никак нельзя было заподозрить в дурных намерениях.
К тому же разве можно было предположить, что найдется безумец, который осмелится выказать непочтительность представителю власти, перед коей покорно склоняются абсолютно все? Эта мысль была настолько сумасбродна, что агент инквизиции тотчас же отмел ее; сознавая, какое превосходство над всеми дает его грозная должность, он даже не изволил сказать что-либо; повелительным жестом он приказал чужаку посторониться.
Но чужак даже не шевельнулся и, по-прежнему улыбаясь, смотрел на него глазами, в которых теперь читалось некоторое изумление.
Инквизитор произнес сухо и нетерпеливо:
– Уступите мне дорогу, сударь. Вы же видите – я хочу выйти.
– Так что же вы раньше не сказали? Вы хотите выйти?.. Выходите, выходите, я ничего не имею против.
Тем не менее, произнося эти слова, Пардальян не сдвинулся с места.
Инквизитор нахмурился. Улыбчивая флегматичность этого незнакомца начинала его раздражать.
Тем не менее он сдержался и глухо сказал:
– Сударь, я выполняю приказания святой матери-инквизиции, и даже для чужеземца вроде вас смертельно опасно противиться исполнению этих приказов; проявлять непочтение к представителю святой инквизиции также смертельно опасно.
– Ну, это дело другое!.. Проклятье!.. Уж я бы поостерегся противиться приказам этой святой... как там бишь ее?.. святой матери-инквизиции, да, да... И хоть я и чужеземец, я непременно выкажу вам все почтение, какое подобает агенту... вроде вас.
Он по-прежнему не двигался, и на сей раз инквизитор смертельно побледнел: было невозможно более заблуждаться относительно оскорбительного смысла слов, слетавших с этих уст.
– Чего вы в конце концов хотите? – крикнул он дрожащим от ярости голосом.
– Сейчас я вам скажу, – мягко ответил Пардальян. – Я хочу, – и он подчеркнул это слово, – я хочу, чтобы вы оставили в покое эту девушку, с которой вы так грубо обращаетесь... я хочу, чтобы вы вернули свободу этому молодому человеку, которого вы приказали предательски схватить... После чего вы сможете выйти отсюда... Я даже буду настаивать, чтобы вы сделали это как можно быстрее.
Шпион выпрямился, бросил мрачный взгляд на этого бесноватого и пробурчал:
– Берегитесь! Вы рискуете головой, сударь. Стало быть, вы отказываетесь повиноваться приказам святой матери-инквизиции?
– А вы?.. Вы отказываетесь повиноваться моим приказам? – холодно спросил Пардальян.
Инквизитор потрясенно молчал.
– Предупреждаю вас, я не слишком терпелив. Тревожная тишина нависла над всеми зрителями этой необычайной сцены.
Неслыханный поступок Пардальяна, осмелившегося противопоставить свою волю высшей власти этой страны, мог восприниматься лишь как поступок умалишенного или же как чудо мужества и отваги. Он был способен внушить либо жалость, либо восхищение.