Смертельные враги
Шрифт:
Воспользовавшись своим особым даром – замечательной интуицией, которая всегда направляла его в тех серьезных случаях, когда предстояло принять незамедлительное решение, Пардальян, проникнув в суть характера Филиппа II, уже знал, как надо действовать.
«Ум мрачный и лукавый, искренний фанатик, безмерная гордыня, осторожный, терпеливый и упорный в своих планах, изощренный в осуществлении своих замыслов... Коронованный священник. Если я попытаюсь перехитрить его, то наш поединок может затянуться до бесконечности. Я должен ошеломить его, ошеломить правдой и смелостью».
Мы уже видели, что он тотчас же и не без успеха прибегнул к этой тактике.
Итак, Филипп II сказал, обращаясь к Пардальяну:
– Прошу вас сообщить нам цель вашей миссии. Пардальян вынес, не дрогнув, пристальный взгляд короля и ответил со спокойной непринужденностью, беседуя словно бы даже на равных:
– Его Величество король Франции желает, чтобы вы вывели те испанские войска, которые вы держите в Париже и в самом нашем королевстве. Король, преисполненный лучших чувств по отношению к Вашему Величеству, полагает, что сохранение этих гарнизонов в его стране является малодружественным актом с вашей стороны. Король полагает, что вы не должны вмешиваться во внутренние дела Франции.
В холодных глазах Филиппа мелькнул огонек, тотчас же погасший:
– И это все, чего желает Его Величество король Наварры?
– Это все... пока, – холодно сказал Пардальян. Король, казалось, на секунду задумался, потом ответил:
– Просьба, переданная вами, была бы справедливой и законной, если бы Его Величество король Наваррский был бы действительно королем Франции... Но это не так.
– Этот вопрос не подлежит здесь обсуждению, – твердо произнес Пардальян. – Речь идет не о том, сир, согласны ли вы признать короля Наваррского королем Франции. Речь идет о простом и ясном вопросе... о выводе ваших войск, которым нечего делать во Франции.
– Что мог бы предпринять король Наваррский против нас, если он не может даже взять штурмом свою столицу? – с презрительной улыбкой спросил Филипп.
– В самом деле, сир, – сказал Пардальян, нахмурившись, – это крайность, на которую король Генрих не может решиться.
И внезапно продолжил с иронически-почтительным видом:
– Что поделаешь, сир, король хочет, чтобы его подданные пришли к нему по своей воле. Мысль взять их штурмом, что само по себе не представляло бы никаких трудностей, ему отвратительна. Подобная щепетильность вряд ли будет понята чернью, она покажется ей излишней, но, конечно, будет высоко оценена таким государственным деятелем, как вы, Ваше Величество.
Филипп закусил губу. Он почувствовал, как в нем нарастает гнев, но сдержался, не желая показать, что понял, какой урок преподал ему этот заезжий французский дворянин. Он ограничился уклончивым:
– Мы рассмотрим просьбу Его Величества короля Генриха Наваррского. Там будет видно...
К несчастью, он имел дело с противником, исполненным решимости не поддаваться на увертки.
– Следует ли заключить из этого, сир, что вы отказываетесь пойти навстречу справедливой, законной и любезной просьбе короля Франции? – настаивал Пардальян.
– А если даже это и так? – произнес Филипп надменно.
Шевалье спокойно продолжал:
– Говорят, сир, вы обожаете максимы и афоризмы. Вот поговорка, весьма распространенная у нас и достойная того, чтобы над ней поразмыслить: «Всякий угольщик у себя в доме хозяин.»
– И что это значит? – пробурчал король.
– Это значит, сир, что вам придется пенять лишь на самого себя, если ваши войска постигнет та участь, какой они заслуживают, и они будут изгнаны из французского королевства, – холодно сказал Пардальян.
– Клянусь Девой Марией! Вы, сударь, кажется, берете на себя смелость угрожать королю Испании! – взорвался Филипп, смертельно бледный от ярости.
Пардальян же с невозмутимостью, поистине замечательной в данных обстоятельствах, обронил:
– Я не угрожаю королю Испании... Я предупреждаю его.
Король, до сих пор сдерживающий свой гнев лишь благодаря необычайному усилию боли, позволил теперь излиться тем чувствам, которые вызывало у него до дерзости смелое поведение этого странного посланника.
Филипп уже повернулся к Красной бороде, чтобы велеть ему нанести удар, и Пардальян, понявший намерение короля, решительно взялся за эфес шпаги, когда в разговор вмешался Эспиноза. Очень спокойным, умиротворяющим голосом он сказал:
– Король, который требует от своих слуг абсолютной преданности и рвения, ни в чем не может упрекнуть вас, ибо вы – поистине замечательный слуга, и эти качества развиты у вас в высшей степени. Напротив, он отдает должное вашему пылу и в случае надобности может засвидетельствовать это вашему хозяину.
– О каком хозяине вы говорите, сударь? – спокойно спросил Пардальян, сразу же и без всяких околичностей обращаясь к этому новому сопернику.
Невзирая на всю свою невозмутимость, великий инквизитор чуть не потерял самообладание, услышав этот неожиданный вопрос.
– Но, – запинаясь, произнес он, – я говорю о короле Наваррском.
– Вы хотите сказать – о короле Франции, сударь, – хладнокровно поправил Пардальян.
– Пусть будет так, о короле Франции, – снизошел Эспиноза. – Разве не он – ваш хозяин?
– Да это верно, я – посланник короля Франции. И все-таки король мне не хозяин.
Эспиноза и Филипп переглянулись с изумлением, которое они даже не пытались скрыть, и одна и та же мысль пришла им в голову: «Он, вероятно, сумасшедший?»
А Пардальян, прочтя эту мысль на их растерянных лицах, лукаво улыбнулся. Однако он был по-прежнему напряжен как натянутая струна и готов ко всему, ибо чувствовал, что происходящее в любой момент может обернуться трагедией.
Наконец Эспиноза пришел в себя и тихо произнес: