Смертельные враги
Шрифт:
– Вы и сейчас полагаете, что плата за вашу службу слишком велика? – спросила Фауста без тени насмешки.
Трое мужчин отрицательно замотали головой.
– Раз речь идет о Пардальяне – нет, черт возьми! Это не слишком много.
– Уж не колеблетесь ли вы? – спросила опять принцесса, но уже ледяным тоном.
– Нет, тысяча чертей!.. Но Пардальян... Проклятье! Тут есть от чего впасть в нерешительность, сударыня!
– Известно ли вам, что мы рискуем так никогда и не потратить пистоли, которые столь весело позвякивают в наших карманах?
Фауста все тем же ледяным тоном бросила:
– Решайтесь, господа.
Непроизвольно понизив голос, словно тот, чье убийство они замышляли, мог их услышать, Сен-Малин произнес:
– Значит, надо...
И красноречиво-зловещим жестом докончил свою мысль.
По-прежнему отважная и решительная, Фауста холодно, твердо, с чуть заметным презрением сформулировала вслух то, чего не осмелился сказать головорез:
– Надо убить Пардальяна!
Сомнение еще не покинуло их окончательно; они переглянулись исподлобья, но затем, вновь обретя свою привычную беззаботность, пожали плечами, словно стряхивая с себя всякие ненужные угрызения совести и страхи.
– Ба, в конце концов или мы его, или он – нас, – отрубил Сен-Малин.
– Все мы смертны! – наставительно сказал Шалабр, осторожно проводя кончиком пальца по лезвию кинжала.
– А то мы уже совсем разленились! – подытожил Монсери, хрустя суставами.
И словно сговорившись, они взялись за эфесы шпаг и закричали:
– Вперед, на Пардальяна!
И страшно, по-звериному ощерились. Фауста улыбнулась. Уверенная теперь в этой троице, она повернулась к Бюсси-Леклерку.
– Считает ли господин де Бюсси-Леклерк себя слишком важным вельможей, чтобы поступить на службу к принцессе Фаусте? – спросила она.
– Поверьте, сударыня, – поспешно сказал Леклерк, – я почту за честь поступить к вам на службу.
– В борьбе против Пардальяна помощь такой шпаги, как ваша, была бы неоценима. Назначьте ваши условия сами. Каковы бы они ни были, я их принимаю.
Бюсси-Леклерк внезапно вскочил на ноги. Яростным движением он выхватил свой кинжал из ножен и зарычал в порыве исступленной ярости:
– Ради счастья вонзить эту сталь в сердце Пардальяна я не колеблясь отдал бы, сударыня, не только все мое состояние до последнего денье, но и всю свою кровь до последней капли!.. Моя помощь вам обеспечена, будьте уверены... Но, как вы сами понимаете, между нами и речи быть не может ни о найме, ни о деньгах, во-первых, потому, что радость утоленного мщения станет мне достаточной наградой, а во-вторых, я исполнен решимости считать своим врагом всякого, кто попытается встать между Пардальяном и мной, и поступать с ним соответственно... Если после того, как вы приговорили Пардальяна к смерти, вам взбредет фантазия спасти его, я, будучи у вас на службе, не смогу ослушаться вас, не совершив при этом предательства.
Фауста задумчиво кивнула, соглашаясь.
– Позднее, сударыня, я приму те великодушные предложения, которые вы изволите мне сделать. Пока же я предпочту сохранить свою независимость.
– Когда вы сочтете, что этот момент настал, вы увидите, что мои намерения на ваш счет никак не изменились.
Бюсси поклонился и решительно заявил:
– А тем временем, сударыня, позвольте мне стать во главе этого предприятия... Не обижайтесь, господа, я не сомневаюсь ни в вашем рвении, ни в вашей преданности, но вы действуете в интересах принцессы, я же – в своих собственных. Видите ли, когда речь идет о ненависти и о мщении, Бюсси-Леклерк доверяет лишь самому себе!
– Эти трое будут поступать в соответствии с вашими указаниями, – решила Фауста.
Троица безмолвно поклонилась.
– Вы уже наметили какой-нибудь план, господин де Бюсси? – спросила Фауста.
– Весьма приблизительный, сударыня.
– Однако Пардальян должен умереть... как можно скорее, – настойчиво повторила Фауста, поднимаясь.
– Он умрет! – уверенно сказал Бюсси, скрежеща зубами.
Фауста вопросительно взглянула на троих охранников; они взревели:
– Он умрет!
После минутного размышления принцесса сказала:
– Господа, я предоставляю вам свободу действия. Но если до понедельника вы не сможете нанести Пардальяну решающий удар, вы все вчетвером отправитесь со мной на королевскую корриду. Там я укажу вам, что делать, и на этот раз, я думаю, Пардальян не избегнет смерти.
– Хорошо, сударыня, – согласился Бюсси, – мы все явимся туда... если, конечно, не справимся с делом прежде понедельника.
– Ступайте, господа, – сказала Фауста, выпроваживая их монаршим жестом.
Как только охранники очутились у себя: в большой комнате, служившей им дортуаром, первой их заботой было, не помня себя от радости, вскрыть мешки, пересчитать экю и пистоли и сложить монеты столбиками.
– Три тысячи ливров! – ликовал Монсери, глядя на золотые и потирая ладони. – Никогда еще у меня не было такого богатства!
Шалабр бросился к своему сундучку и, тщательно запрятывая туда свою долю, пробурчал:
– Служба у Фаусты не так уж и плоха!
– Когда все это будет надлежащим образом промотано – съедено, пропито и проиграно, мы получим еще, – заметил Сен-Малин.
– Верно, черт меня раздери! Ведь Фауста обещала нам платить в срок и помногу, – радостно воскликнул Монсери.
– Но только после того, как мы прикончим Пардальяна, – сказал Сен-Малин страдальческим голосом.
Одного этого имени опять-таки оказалось достаточно, чтобы свести на нет всю их радость; на какое-то время они задумались.
– Кажется мне, вознаграждение нам пока не светит, – прошептал, качая головой, Шалабр.
А Монсери выразил вслух то, о чем каждый думал про себя:
– Жаль, дьявол раздери! Этот чертов шевалье мне так нравился!
– А как славно он оттаскал за бороду того рыжего!
– А с каким независимым видом он говорил с самим королем!
– А как здорово он осадил этих наглых и спесивых кастильских сеньоров! Черт возьми! Какой человек!
– Я гордился тем, что я, как и он, француз!.. В конце концов, мы тут во вражеской стране!
– А ведь именно этого человека мы должны... подстеречь... если не хотим отказаться от блестящего положения и вновь превратиться в нищих искателей счастья, – сказал Сен-Малин (как самый старший, он был самым серьезным и самым практичным).