Смертельный хоровод
Шрифт:
– Честно говоря, я не знаю. – После судебного процесса у нее не было никаких контактов со Снейдером. За все это время она ни разу его не видела, никогда не просила у него совета и раскрыла все свои дела самостоятельно.
После того как шум в аудитории утих, она снова прошлась по рядам и собрала соглашения о конфиденциальности. Затем взяла пульт управления, опустила жалюзи и включила проектор.
– Надеюсь, у вас крепкий желудок. Сейчас вы увидите фотографии с места недавнего преступления…
Через час студенты
Когда она уже собиралась выйти из аудитории, зазвонил ее сотовый. На дисплее отобразился номер Хесса. Президент собственной персоной. Уже поступили первые жалобы на ее методы преподавания?
– Доброе утро, президент Хесс, – ответила она на звонок.
– Немез, для вас появилось новое расследование, – сразу перешел он к делу.
– Но я сейчас преподаю в академии. Вы же сами…
– Я знаю! – перебил ее Хесс. – Пара часов в академии не основная ваша деятельность.
– Главный комиссар Тимбольдт об этом знает?
– Не волнуйтесь, я его проинформирую.
– Спасибо, – пробормотала Сабина. После отстранения Снейдера новым руководителем группы по расследованию убийств в БКА стал Тимбольдт, совершив невероятный скачок по карьерной лестнице. – О чем речь?
– Вчера вечером женщина упала с лестницы в своем доме и сломала позвоночник. Недалеко отсюда, в Майнце. Ее обнаружили только сегодня утром. Вероятно, речь идет об убийстве.
«Вероятно?» Сабина молчала. Хесс над ней издевался?
– Кража со взломом и убийством?
– Мы еще не знаем.
– При всем моем уважении, но это вряд ли расследование для БКА. Разве не уголовная полиция Майнца отвечает за…
– Немез! Пока что я решаю, где и когда расследование будет вести БКА. И этот случай важен! Погибшая – доктор Катарина Хагена.
Хагена! Не очень распространенная фамилия. Сабина положила материалы на кафедру и уставилась в окно. За парковкой академии, шлагбаумом и будкой вахтера на другой стороне дороги стояло могучее здание БКА.
– Хагена! – повторила она. – Как…
– Правильно, как Анна Хагена. Погибшая – ее сестра.
Сабина сглотнула. Не только потому, что взяла группу Анны Хагены, – она знала женщину лично. Хагене было около сорока пяти, и два года назад Сабина посещала некоторые ее занятия.
А теперь сестра Анны Хагены была мертва.
– И я должна?..
– Да, черт возьми. Вы должны заняться этим делом и, если речь действительно идет об убийстве, найти мерзавца.
– Анна Хагена уже знает, что ее…
– Нет, и это ваша вторая задача: аккуратно сообщите ей о случившемся.
3. Четверг, 26 мая
Харди потуже затянул ремень джинсов. Язычок пряжки вошел в последнюю дырку, не мешало бы проделать еще одну дополнительную. В очередной раз убедился, как человек меняется со временем. Хотя он набрал несколько килограммов в результате тренировок, его талия стала уже.
Он надел свою кожаную куртку и почувствовал, как она жмет в бицепсах и в груди.
– Давай проходи! – крикнул кто-то сзади.
Харди не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто вошел в комнату. Это был голос майора Кислингера, чьи интонации он слишком хорошо знал.
– Я сказал, проходи!
– Да заткнись, – буркнул Харди.
– Что?
Однажды Харди уже потерял самообладание, тогда он сломал парню челюсть, и это стоило ему еще восемнадцати месяцев.
Харди не был идиотом, чтобы повторять ту же ошибку. Тем более в такой день, как сегодня. Поэтому он промолчал.
– Что ты сказал?
– Ничего. – Харди закатал рукава кожаной куртки и сунул руку во внутренний карман. Там лежали солнцезащитные очки. Он протер стекла своей черной футболкой и нацепил очки на коротко остриженную голову. Его когда-то светлые волосы поседели на висках, появились залысины, щеки впали, лоб и шея покрылись морщинами. Лицо пятидесятилетнего мужчины. Состарившееся, но с живым, острым взглядом. Ясным и проницательным, как никогда.
– И так красивый, – торопил его майор Кислингер. – Пошевеливайся!
Ничего не сказав, Харди прошел вперед. Ровно в восемь часов он был у окошка, где оформлялись документы на освобождение.
– Харди, дружище! – сказал толстяк за стеклом. – Ты выглядишь хреново.
– Двадцать лет рядом с тобой кого угодно изменят, – пробурчал Харди.
Толстяк просунул в щель под стеклом ручку и стопку формуляров.
– Распишись в трех местах: здесь, здесь и здесь.
Харди внимательно прочитал документы об освобождении и депозитарный отчет. Затем взял ручку и накарябал на листках «Томас (Харди) Хардковски».
– Проклятье, это недействительно, это не твое настоящее имя, – завозмущался сотрудник.
– А, верно, – буркнул Харди и перечеркнул два слова, оставив только «Харди».
– О черт! – воскликнул толстяк. – С тобой одни проблемы. Как я рад, что наконец-то от тебя избавлюсь.
– Тогда хватит болтать, лучше отдай мне мои вещи, медуза!
Толстяк просунул в щель пластиковый контейнер с жалким имуществом, которое два десятилетия пролежало в подвальном хранилище. Харди порылся пальцами в вещах: запасной ключ от «паджеро». «Интересно, у кого сейчас эта машина – если она вообще еще существует?» Ключ от входной двери. «Дома точно больше нет, его уже снесли». Старый мобильный телефон с антенной. «Размером с кирпич. Забудь!» Кулек леденцов. «Смотри-ка – английские пастилки «Роки» с мятным вкусом. Срок годности закончился девятнадцать лет назад». Старый кожаный кошелек с парой купюр. «Двести семьдесят немецких марок. Очень кстати!» К счастью, в кассе ему выплатили двенадцать тысяч триста евро. Работа на кухне себя оправдала – переработки почти каждые выходные, – и дирекция тюрьмы откладывала для него половину его доходов в виде сбережений.