Смертельный лабиринт
Шрифт:
— Да, я смотрю… В другой обстановке сказала бы, что ты даром времени не терял! И еще меня удивляет, что ты радуешься, как ребенок, я тебя в первый раз таким вижу.
— А я разный бываю! Кстати насчет милого… Ну мы с Турецким, пока делали краткие перерывы, отдыхали маленько, кофе пили, говорили о домашних делах — что и как, есть ли семья и так далее. Нормальный мужской разговор, без всяких этих… — Климов покрутил растопыренными пальцами. — Он спрашивает, есть ли у меня кто? Ну типа жены. А почему вопрос? Мы решали, кому отправляться в Нижний, ему или мне? И вопрос еще висел. Я и рассказываю, что вот недавно, неделю с чем-то назад, познакомился на телевидении с одной девушкой. По-моему, говорю, то самое, что всю жизнь искал.
— Да ладно тебе заливать!
— Честное
— Нет, теперь я понимаю, что не ошиблась, ты действительно будто светишься изнутри! А что, никакой ревности не испытываешь, что теперь не главный?
— Дорогая моя, какая ревность? Это если б молодому художнику сказали: хочешь поработать в мастерской с самим Рембрандтом? Он тебя приглашает… А потом, когда Вячеслав явился, Саша ему рассказал про нас с тобой, так тот прямо напустился на меня — в шутку, конечно: «Пока ты, чудило, — ну вообще-то он покрепче сказал, — здесь торчишь, твою Маришку уже из стойла увели!» И хохочут оба: «Беги и нигде не задерживайся! Цветочек не забудь купить!» Нечего, мол, зря штаны на государевой службе протирать, успеешь еще… Как с мальчишкой, ей-богу! Кстати, цветочек-то — вот он. — Климов смешно шмыгнул носом и взял с заднего сиденья целлофановый кулек с пышной розой на длинном стебле, подал Марине. — Прошу, мадам… А Саша вообще меня поразил. Ну когда я про тебя рассказывал, причем ничего конкретного, конечно, не говорил, внешности не описывал, просто есть такая девушка на телевидении, и все. Он вдруг сказал: «Вали к своей жемчужной даме!» Я изумился: немедленно представил себе тебя и понял, что портрет совершенно точный. Ну и спрашиваю: почему, мол, жемчужная? А он отвечает, так, небрежно, как бы к слову: «А я, — говорит, — прикинул, какая женщина может рядом с тобой стоять, ну чтоб полностью соответствовала, и решил, что она должна быть жемчужного окраса».
— Да что я, лошадь, что ли? — делано возмутилась Марина.
— Нет, у лошадей — масть, а окрас?.. А правильно сказать: тон прически? Или нет?
— Тон — куда ни шло, а то — окрас!.. Ишь ты! Я вам покажу окрас!
— А мне понравилось. Уж очень точно сказано, черт меня побери… Ты ж ведь на самом деле у меня и есть жемчужина — и по тону прически, и вообще — редкая и прекрасная. Как же я не обращал внимания до сих пор? Нет, видел, но…
— И после всех этих слов у тебя еще находятся какие-то «но»?!
— Молчу и сдаюсь на милость победителя.
— Другое дело. Так какой у тебя план?
— Я подумал, что мы в последние дни слишком много времени тратили на приготовление пищи, на обеды, ужины и прочее. Наверное, настала пора отказаться от самодеятельности. Давай поужинаем где-нибудь, чтоб было вкусно, а потом…
— Ты прямо на глазах умнеешь, Сереженька. Не только согласна, но и сама хотела предложить. Это значит, что мы даже думать начинаем одинаково. К чему бы это? — И она, резко тряхнув своими действительно отливающими перламутровым блеском длинными волосами, разбросанными по воротнику шубки, загадочно уставилась на него большими, в очках, и темными, загадочными глазами…
— А к тому, что сгинул казак, утонул в очах девичьих… Слышал я когда-то такую песню…
Глава четвертая ПЕРВЫЙ ПРОРЫВ
1
В жилищно-эксплуатационной конторе кооператива «Стрела» поднялась легкая
— Кстати, — поинтересовался Турецкий, — а как у Морозова обстояли проблемы с оплатой жилья и прочего? Он не ходил в должниках?
— Ну что вы! — всплеснула руками эмоциональная Элеонора Израилевна — женщина излишне полная, но подвижная, — он даже по отдельным услугам вперед оплачивал. Не то что другие. И за стоянку — за полгода вперед, и за кладовую — тоже.
Турецкий обернулся к Климову, тоже находившемуся «при параде», в мундире подполковника юстиции, и посмотрел вопросительно: ни о какой кладовой в отчетах о производстве обыска в квартире речи и близко не шло. Сергей тоже вопросительно взглянул на него, потом перевел взгляд на Масловскую:
— Простите, а что это за кладовая? Первый обыск производился в квартире под моим руководством.
— Ах, вы, значит, не в курсе? — похоже, обрадовалась Масловская возможности продлить приятную беседу с такими симпатичными молодыми генералами. Кажется, она и парочку звезд на погоне Климова тоже приняла за генеральские. — Так это у нас практикуется. Понимаете, еще при строительстве кооператива было предложено подвальную часть помещения, обычно пустующую и потому привлекающую к себе внимание всякого постороннего населения, неприкаянной молодежи, бомжей и другой неприятной публики, отвести под персональные кладовые комнатки — для жильцов дома. Там они могут хранить какие-то припасы — картофель, овощи, велосипеды, старые предметы, которые жалко выбрасывать, но могли бы пригодиться летом на даче, и прочее. Этих кладовых, конечно, немного, на всех не хватило, да и… стоят они недешево, их могли оформить на себя более-менее состоятельные жильцы. Некоторые снимали на двоих-троих соседей — по-разному. Но у Морозова была своя, персональная. Что он там хранит, я не интересовалась, но оплачивал он также вперед. Сейчас я вам скажу, по какой месяц включительно…
И Масловская начала шустро перебирать папки, а затем и листать ведомости. Но ее остановил Климов:
— Не торопитесь, Элеонора Израилевна, эти ваши документы, вероятно, потребуются новым владельцам квартиры покойного. Наверное, это будут его родители, если не отыщутся иные претенденты. Вы скажите нам, где она находится и есть ли у вас ключи от нее. Суть в том, что при самом Морозове мы ключей никаких не обнаружили и дверь вскрывали с помощью слесаря и под надзором милиции. У вас в конторе первого января, естественно, никого не было, это понятно. Но сейчас-то уже нету этих трудностей, мы правильно вас понимаем?
— Так мы поэтому и устроили для себя скользящий график ради жильцов, пока они все дома. А потом не только не отыщешь некоторых, но даже не дозвонишься, чтоб не задерживали с оплатой. Понимаете?..
В общем, с бухгалтершей вопрос был ясен, она прочно сидела на своем коньке. И у нее в делах был порядок. Потому что не прошло и получаса, как она откуда-то принесла связку ключей и, выделив один, с пластмассовой биркой «72», сняла со связки и передала… Грязнову, как самому старшему среди присутствующих. Кроме того, он молчал с важным видом и был одет в милицейскую генеральскую форму, а она была привычнее ее глазу.