Смертельный лабиринт
Шрифт:
— Слушай, а как тебе вообще пришла в голову эта антропософия? Я просто удивляюсь. И окажись я на месте матери, ни за что бы не поверила, что обычный следователь и… Ну ты понимаешь, о чем я хочу сказать?
— А я позвонил в Нижний, переговорил с коллегами и попросил их выяснить, чем занимаются родители Морозова? Там слышали уже об убийстве известного тележурналиста! Да еще родом из их мест. Мне сказали, к кому обратиться, чтобы не светиться раньше времени. Вот и узнал. Остальное — дело техники.
— И не побоялся, что она тебя разоблачит?
— Э-э, милая моя, а уверяешь, что сильна в психологии. В этом деле самое главное — не переборщить с информацией, а то никто не поверит.
— Но ты же авантюрист! — воскликнула Марина, будто сделала величайшее для себя открытие.
— Суть, дорогая моя, если тебя это действительно интересует как рабочий метод, в том, чтобы заранее точно определить дозу информации. Ибо недосказанность, что и произошло в нашем случае, предполагает углубленные познания. Ну и плюс скромность. Простому следователю, как ты полагаешь, это простительно. Во всяком случае, у нас контакт наладился, без враждебности обошлось, я ж не все тебе рассказал. Вот она теперь с радостью, если не забудет, что вряд ли, пришлет мне свою книгу. И потребует прочитать. А потом еще и высказать свои соображения. Ничего не поделаешь, придется нам с тобой читать вместе, я уверен, тебе может показаться интересным. Там же, в этой антропософии, столько намешано, мама родная! И мистика, и гностика, и каббалистика, и даже масонство! От Пифагора и неоплатоников до оккультиста Штейнера, представляешь? А я послушаю, что ты скажешь, и выдам ей твои перлы за свои. Если ты позволишь, конечно. Иначе придется самому думать. А убийц тогда кто станет ловить? Вопрос!
— Да-а… Я и не предполагала, что с тобой зевать в самом деле не придется! Не соскучишься, нет…
— Мы многого в жизни не предполагаем. Поэтому давай не будем забегать вперед, жизнь прекрасна именно сегодня, сейчас, а завтра она может оказаться снова непредсказуемой. Поэтому я и предлагаю пользоваться ее дарами, как говорится, не отходя от кассы. Есть возражения? Нет возражений. А теперь, дамочка, топайте в мои объятия!..
Последнее, о чем она его спросила, имея в виду связанное с его работой, прозвучало так:
— Сереж, скажи честно! А тебе самому разве не хотелось бы получить этот приз?
Он усмехнулся, пожал плечами:
— А мне его никогда и не дадут. Надо ж смотреть на вещи реально.
— Нет, ну а если бы?
— Терпеть не могу сослагательного наклонения… Смотри, наше с тобой время бесцельно и бездарно уходит!
И он протянул к ней руки.
4
Как и говорил вечером Сергей Никитович, с утра его, буквально с ходу оторвав от материалов дела, которое он понемногу приводил в соответствующий вид, вызвал Прохор Петрович:
— Не сильно занят? — Прокурор слыл справедливым и тактичным человеком, без дела не отвлекал. — Зайди.
— Материалы взять?
— Ну-у?.. — словно раздумывая, медленно протянул прокурор. — Ладно, захвати, посмотрим…
Войдя в приемную с тощенькой папкой, Климов взглянул первым делом на Татьяну Ивановну, всеопытнейшую секретаршу прокурора. Эта пожилая женщина, работавшая еще при прежнем прокуроре, знала все. Или почти. И ей не задавали вопросов.
Она подняла к нему голову от клавиатуры компьютера. Климов изобразил на лице вопрос. Не отвечая, она показала указательным пальцем в потолок и снова опустила голову к клавиатуре. Диалог был более чем понятен. Звонили сверху, Прохор недоволен, оттого и так вежлив.
«Значит, вчерашний скорбный день, как назвала его Маринка, еще не закончился… — подумал Климов, открывая дверь прокурорского кабинета. — Или он плавно перетек в сегодня, чтобы уже никогда не кончаться, что ли?»
Прохор Петрович не приподнялся, руки, как обычно, не пожал, а молча оторвал, подобно своей секретарше, лицо от кипы документов в папке и указал пальцем на лежащую сбоку на столе газету «Известия». Посмотрел вопросительно.
— Еще не читал, — поняв вопрос, ответил Климов.
— Читай. — Прокурор кивнул и углубился в свои бумаги.
В принципе Климов уже знал, о чем речь в этом «Открытом письме» и в каких выражениях высказываются претензии. Но все же было интересно, насколько мог ошибиться. Оказалось, что самую малость. И это почему-то обрадовало. Но другое — огорчило. Четвертой по списку стояла фамилия Марины, а за ней — еще полтора десятка. Но те совершенно не интересовали Сергея Никитовича. И хотя он вчера сам снял с повестки дня вопрос ее участия, в душе шевельнулась обида — маленькая такая, как у обиженного птенчика. И тем она была болезненней. Ну ничего не мог с собой поделать Климов, знал, понимал, оправдывал, и тем не менее. Ладно, это тоже — не главное. А главное теперь то, какое решение уже принято. В том, что оно принято, он не сомневался ни минуты. Ну и что? Разве на этом кончается жизнь? Другое дело, в какой форме ему будет предложено передать материалы. И — кому? Могут ведь самим этим фактом оскорбить, унизить, а могут… даже и поощрить… по-своему…
— Ну? — спросил, не поднимая головы, прокурор, словно затылком видел, что Климов прочитал и теперь думает.
— Хотите знать мое мнение?
— А что, есть еще кто-то?
— Обычная история, Прохор Петрович. Я даже предполагал, что так и случится, когда вы назначили меня. То, что понятно нам и даже не вызывает сомнений, никогда не объяснить обывателю. Тот всегда прав. Как в гастрономе. И ветчина — всегда второй свежести, и продавец — зажравшийся хам.
— Осетрина, — сказал прокурор.
— При чем здесь осетрина? — не понял Климов.
— Книжки читать иногда надо, — отрезал прокурор.
— А-а, вы имеете в виду Булгакова?.. Верно, у него осетрина. Но разницы никакой. Я захватил, как вы велели, то, что наработано. Могу полный отчет представить. Раскрыть все рабочие версии. Расследование продвигается, есть новые соображения. После вчерашних бесед с родственниками.
— Что-нибудь конкретное?
— С одной стороны. А с другой — нуждается в тщательной проверке. Не в Москве, в Нижнем.
— А чего не работаешь? — Прокурор уже требовательным взглядом уставился на следователя. — А-а-а… Ну да… Прочитал, значит? Не нравится?
— Мне другое не нравится. Не письмо. У нас — демократия, каждый имеет право высказать свое конкретное мнение, даже собравшись с коллегами за общим столом. А не нравится то, что из-за этого их совершенно дурацкого приза может начаться свистопляска. А работать-то все равно придется нам. В смысле тому, кому будет поручено. Я готов передать дело.
— А чего так торопишься? Не уверен? Или надоело? Сам же говоришь, что версий хватает? Кто их станет отрабатывать? Ишь умненькие все стали! На тебе, боже…