Смертельный лабиринт

Незнанский Фридрих Евсеевич

Вопрос, как говорится, конечно, интересный. Но ни Аня, ни Олег — каждый сам по себе на него толком не ответил. Почему? Скверно получилось, говорил Олег, надо было хотя бы позвонить им. Но, видно, Зоина боль перевесила все приличия.

У Ани была иная точка зрения: пусть сперва они сами извинятся перед Зоей за те оскорбления, которые нанес ей их сынок, оказавшийся гадом ползучим. Вот тебе, Галя, и весь сказ. А про остальных друзей сама же Зоя говорила подруге, что в Москве виделась только с одним Вадимом. Тот узнал о смерти друга из телевизионного сообщения. Приходил положить цветы на могилу. И Зоя его поняла, он же был не в курсе их с Леонидом разрыва. Объяснила в двух словах.

Постояли, помолчали и разошлись. Она не знала, подходил он потом к Морозовым и был ли на поминках. Так и уехала, заметив, что Вадим тоже был какой-то хмурый, словно издерганный, но, вероятно, по своим собственным причинам. Возможно, у них с Лилькой тоже как произошел конфликт, так больше и не наладилось. Кстати, о Лильке она вообще ничего в тот приезд в Москву не слышала, а домашний телефон ее не отвечал. И Вадим ничего о ней не говорил. Короче, похоже было на то, что старые друзья разъехались и… разбежались навсегда. А теперь уже начались и невосполнимые потери…

Вот, собственно, и все…

Галя размышляла, что будет дальше. Допрос Зои захотел взять на себя Александр Борисович, ну и флаг ему в руки. Владик Копытин устанавливал, наверное, прослушивающую аппаратуру в доме Воробьевых и организовывал дежурство. На улице бесилась январская пурга, сбивая с ног и не давая дышать. А Галя именно сегодня, вопреки приказу Турецкого, захотела выглядеть перед своими собеседниками не строгой цербершей из «ментовки», облаченной в серый, полувоенный комбинезон, а обаятельной и милой молодой женщиной, считающей, что любовь — превыше всего. И потому оделась не как оперативник на задании, а как располагающая к себе женщина. Наверное, и поэтому тоже так откровенно смущался бедненький Олег, и так доверительна была Аня. Нет, мужику, даже такому сообразительному, как Саша, думала Галя, не понять женской логики. Хотя она могла бы и промолчать, и не обижать его сегодня саркастически своим «начальничком».

Самым умным, решила она, было бы с его стороны, если бы он поручил ей прямо сейчас, немедленно, с грузом тех знаний, которые уже улеглись в ее голове, с ходу начать беседу — не допрос, нет! — именно доверительную беседу с Зоей. Но, вероятно, должен мир перевернуться, чтобы Александр Борисович отказался от собственных планов… А может, он и прав?..

И словно кто-то там, высоко наверху, услышал ее мысли. Из кармана шубки донеслась привычная мелодия из сериала «Секс в большом городе».

— Ты где? — без предисловий спросил Турецкий.

— Еду из Сормова. В автобусе, с вашего разрешения, господин госсоветник. Замерзла, как последняя собачка.

— А ты что, легко оделась?! — «загремел» Александр Борисович. — Я тебя отстраняю от дела! Если ты простудишься, я что, должен ухаживать за тобой или работать?! Безобразие! Только хотел поручить тебе… а ты!.. Марш домой одеваться!

— Не шуми, — спокойно сказала Галя, хотя внутри у нее все клокотало от злости, — ты все же мне не начальник. И как одеваться — это мое дело оперативника, а не твое. Не лезь туда, где ни черта не смыслишь… Извини. Так что ты хотел поручить? Только быстро.

Турецкий пыхтел в трубку. Ну конечно, поняла Галя и улыбнулась, Сашка уже сожалел о своей слабости. Черта лысого он позволил бы ей разговаривать с собой в таком тоне, если бы… Ах, как хорошо, что это наконец случилось!.. Галя даже зажмурилась от тайного наслаждения. И пыхтение в трубке прекратилось.

— Ты слушаешь? — сердито, но уже гораздо мягче сказал Турецкий. — Галочка, ради бога, только не заболей… Я хотел попросить тебя снова вернуться в кардиологию и обязательно сегодня же встретиться с Зоей. Как сама сочтешь нужным — под протокол дополнительного допроса свидетеля, с применением звукозаписи, мне сейчас неважно. Мне нужно, чтобы она наврала тебе побольше и поразвесистее. А завтра я вызову ее в прокуратуру и уже прижму всерьез. Есть

повод. Пришло сообщение, что она была в квартире Морозова утром, в день его смерти. Ее опознала свидетельница. Но ты, разумеется, ничего этого не знаешь. И темы не трогай, но имей в виду. Пусть перечислит, сколько раз за последний год и когда конкретно была в Москве. Вы — женщины, у вас могут наметиться свои нити контактов.

— Господи! Кому свечку поставить, что ты наконец это понял?!

— Не хулигань! И сиди там, пока я за тобой не пришлю машину, ясно? Ни шагу! Это уже не просьба, а приказ, понимай как хочешь. Иначе отправлю немедленно в Москву.

— Слушаюсь, мой генерал! — засмеялась Галя, и ее звонкий короткий смешок отозвался в душе Турецкого небесным колокольчиком.

Глава шестая ПОДВИЖКИ

1

Прежде чем встретиться с Зоей Воробьевой, Александр Борисович внимательнейшим образом прослушал обе звукозаписи допросов Климова и вчерашнего — Романовой. Слушал, отмечая в блокноте места некоторых нестыковок в ее ответах. Их было немного, но они все-таки имелись. Особенно там, где речь заходила о наездах в Москву в течение ноября — декабря прошлого года. Разговоры по поводу всех остальных ее посещений были для Турецкого словесной ширмой, чтобы Зоя не зациклилась на чем-то конкретно.

Александр Борисович был, естественно, в курсе того, что в самом конце вчерашней «беседы» с применением звукозаписи — примерно такой же, как в Москве беседовал в своей машине с Воробьевой следователь Климов, — с Зоей случилась неожиданная истерика. К чести Гали, она не растерялась и сумела по-своему, что называется по-бабьи, быстро успокоить и утешить свидетельницу. Допрос у них шел во временно свободном кабинете старшей медсестры, и там стоял на подоконнике графин с водой. В общем, Зоя успокоилась. А такой нервный ее срыв легко объяснялся всеми теми событиями, которые обрушились на голову бедной девушки за последнее время. Когда-то ж постоянное накопление негатива должно было получить свой выход! Галя это просто и доходчиво объяснила всхлипывающей Зое, и та пыталась ей благодарно улыбнуться сквозь слезы.

Романовой эта вспышка показалась вполне естественной и даже в чем-то закономерной, однако Турецкий тем не менее позволил себе усомниться.

Но если все было неискренним, то тогда чем же? Артистизмом в высочайшем его проявлении? А способна ли на это Зоя? Гале казалось, нет. Турецкий неопределенно пожимал плечами. И повестку Воробьевой, которая сегодня была дома после дежурства, все-таки послал.

— Ты мне не мешай, — сказал он Гале. — Я буду играть сегодня роль плохого следователя. И никакие истерики ей не помогут. Выдержит — флаг ей в руки, больше мучить не буду. Но у меня сильные сомнения, что Зоя твоя — женщина слабая и истеричная.

— Она такая же моя, как и твоя, — горячо возразила Галя. — Просто я пыталась понять ее по-человечески, как это бывает, когда твой любимый, единственный, сперва ставит тебя перед жутким, варварским выбором, а потом, словно издеваясь, когда ты валяешься у его ног ниц, плюет тебе в физиономию, топчет грязными сапогами и называет шлюхой! Да я б после таких мучений горло ему перегрызла бы, мерзавцу…

— Ну-ну, ты поспокойней, Галочка, не надо столько эмоций. Если Морозов был подлецом, его и судить надо было, как подлеца.

— Какой суд, Александр Борисович?! — почти взмолилась Галя. — Ты о чем говоришь? Да все судьи до последнего с наслаждением растоптали бы ее уже за одно то, что она покусилась на свободу их кумира! Ты где живешь? Опомнись!..

— Не уверен, — усмехнулся горячности Гали Александр. — А вот я не исключаю как раз обратного варианта. У нас очень любят именно «опускать», извини за поганый термин, общих кумиров. И Морозов не оказался бы исключением. Другое дело, что вменить ему было бы нечего.