Смертельный лабиринт
Шрифт:
— Да как тебе не стыдно, Сан Борисыч! Сразу бы и сказал, я разве не понимаю?..
Так, это сделано, решил Турецкий. А для чего оно вдруг понадобилось? Наверное, опять чертова интуиция… У нее же именно с Рутычем… ничего не получилось! Вот почему! А при чем здесь Морозов? А кто его знает? Видно будет… Можно, например, подъехать прямо сейчас к Воробьевым и спросить про эту Лилию у Зои. Раз у нее нервы шалят, вопрос будет в самый раз, что называется, на засыпку… Если она в обморок не грохнется. У этих решительных баб, как правило, есть пунктики, на которых
И Турецкий перешел к последнему разговору Рутыча с Зоей, уже из поезда.
…«—Ты точно знаешь, что за вами не наблюдают?
— Вадим, мне осточертела твоя подозрительность! Двор пуст! Улица пустынна! Любой человек на снегу за версту виден, что тебе еще надо?
— Просто ты головой отвечаешь за любые ошибки, ничего иного сказать не могу.
— Ну, блин! Хорош любовничек! Хоть капля совести осталась?
— Короче, я решил. Я уже еду к вам. Я — в поезде. Утром незаметно приду, и мы поговорим. Мне тоже осточертели ваши истерики. И ваши господские замашки. Можешь это передать своей матери.
— Подожди, я хочу тебе объяснить…
— Поздно. Я уже в поезде. У тебя что-то со слухом? Закапай капли.
— Ну так же нельзя!
— Ага! Со мной, стало быть, можно, а с вами нельзя? Нет, вы у меня выслушаете все, что я думаю. И никуда вы теперь не денетесь. Ты — в первую очередь, дорогая моя девочка, ах, ах! Не умри в ожидании, как ты определила свое отношение, «любовничка»! Ты еще мне можешь понадобиться…
— Ты с ума сошел.
— Только после тебя.
— Мне не нравится твой тон.
— А мне наплевать. Будешь отныне говорить и делать то, что я прикажу. Хватит благодеяний. Вы еще не полностью расплатились.
— Ах так? Ну тогда я…
— Тогда ты будешь молча сопеть в тряпку!..
— Ты как меня вот сейчас назвал?
— Никак! Это у тебя в ушах все еще звучат те слова, которые тебе на прощание сказал твой Ленечка.
— Я тебя убью!
— Что, понравилось?..»
…На этом их любопытный диалог обрывался. И больше, видимо, Рутыч в Нижний не звонил, иначе доложили бы…
Вывод следовал однозначный, и это не была случайно брошенная фраза: «Понравилось…», стало быть, убивать, видимо, понравилось…
Но зачем же помчался этот парень к ней, если ненавидит ее? Или за что-то боится?
А у нее, несмотря на жалобы, с нервами порядок, она еще за себя постоит…
Турецкий отложил распечатку и погасил свет, может, удастся немного поспать, денек завтра… нет, уже сегодня, предстоит хлопотный.
2
Поремскому очень понравился в первую очередь голос. Мягким, бархатным тоном девушка, как назвал ее Турецкий, сперва спросила, кто ей звонит, а потом словно бы удивилась:
— Батюшки мои, неужели вы научились наконец работать? Удивительно. И с кем я разговариваю из этой вашей прокуратуры?
— Меня зовут Владимиром Александровичем, я старший следователь по особо важным делам. Нас еще в прессе «важняками» окрестили. Так вот, Лилия Игоревна,
— Ну тогда, если вы молоды и красивы, как мне заявил мой шеф, и вы меня зовите Володей, так мне привычней.
— А кто ваш шеф?
— У-у-у! И не спрашивайте. Человек огромной физической силы ума! Он приказал мне срочно отыскать вас, перевернув вверх тормашками все Министерство иностранных дел, что я и сделал, а потом велел передать вам в руки телефонную трубку и попросить поговорить с ним.
— А он что, этот ваш страшный шеф, так опасен? Нормально поговорить с ним, то есть с глазу на глаз, нельзя? Только на расстоянии? И кто он?
— Он — первый помощник генерального прокурора нашей огромной державы. Но дело в том, Лилечка, уж извините мою вольность, что он сейчас в Нижнем Новгороде, а не в Москве. И я всего лишь с удовольствием выполняю его дружескую просьбу.
— Но я не понимаю, с какой целью вы это затеяли?
— Лилечка, клянусь, я ничего не знаю, у меня свои преступники, а у Сан Борисыча — свои. И чьи хуже и опаснее, я не представляю. Но немедленно хочу вас видеть, а то у меня остается совсем мало времени. Надо бежать в Совет Федерации. Так мы могли бы, скажем, в течение часа?
— Подождите, Володя. А чем ваш шеф занимается в Нижнем? Это — раз. И два — он не опасен, как вы заметили, молодой и красивой девушке?
— Ну что вы, наоборот, я еще не знаю ни одной красивой девушки или женщины — не играет роли, — которая смогла бы устоять перед его чертовским обаянием, клянусь честью! Как, впрочем, и перед моим.
— Интересно. Очень интересно! Вы меня заинтриговали. Чего же вы теперь хотите? Отдать меня в руки вашего шефа, перед которым и я не устою? Нет, я серьезно, этот ваш звонок, он никак не связан с убийством Морозова?
— Лилечка, голубушка, наш разговор грозит перерасти в вечер вопросов и ответов, где один собеседник — глухой, а второй — слепой. Или что-то в этом духе. Если у вас есть машина, подъезжайте на Большую Дмитровку, к Генеральной прокуратуре, я вас у проходной встречу. Вы меня легко узнаете, я — высокий и красивый блондин. А если нет машины, то скажите куда, и я подскочу. Вы только поговорите по телефону, и я вас отпущу с миром. Если у меня вдруг не возникнут совершенно неожиданные мысли в отношении вас.
— А иначе поступить нельзя? Скажем, вы мне продиктуете его номер, и я сама позвоню, сославшись, разумеется, на вас? Ну а дальнейшее — это уж как получится, нет?
— Вы угадали, нет. Сан Борисыч обожает разговаривать долго и основательно. Он все-таки «важняк» экстра-класса, в отличие от нас, совсем молодых, ну тридцатилетних. И он вас запросто разорит.
— Тогда дайте ему мой телефон, пусть сам разоряется.
— Вот этого я и боялся. Точной женской логики. Конечно, он вам через пять минут перезвонит, если как раз в эти минуты лично не запаковал какого-нибудь очередного убивца… А я вас так, значит, и не увижу? Молодую, красивую, с медовым голосом, ласковым именем…