Смертельный выстрел
Шрифт:
Обращаясь к окружающим, он сказал:
— Я так полагаю, что наши заблудились, переезжая через большую равнину, и поэтому запоздали. Неосторожно было довериться таким двум новичкам. Теперь я это вижу, но поздно. К счастью, с ними нет поклажи. Я думаю, что они отыщут дорогу. Если же нет, то надо будет кому-нибудь из нас отправиться на поиски. Нам нет необходимости оставаться более дикарями. Я полагаю, что вы хотите сделаться вновь цивилизованными людьми и посетить колонии. Я уверен, что вы не прочь провести месяц или два в обществе сеньорит в Сан-Антонио. Не правда ли?
Все единодушно изъявили согласие.
— В таком случае, приготовимся уехать как можно скорее. Если нам придется отправиться на поиски за недостающими товарищами, то нам следует переменить цвет нашей кожи, а также и костюм, который нас стесняет. Он оказал нам добрую услугу и может оказать ее снова.
Оратор, окончив свою речь, сбросил костюм, придававший своеобразную красоту его исполинскому росту.
Он отправился к речке и через десять секунд был по пояс в воде, тщательно обмывая свою кожу, словно человек, выполняющий по всем правилам гидротерапевтическое лечение.
Товарищи последовали его примеру.
Когда все они вышли на берег, то можно было видеть, что между ними не имелось ни одного индейца. Все это были белые.
Глава LXXXVIII. ПЕРЕМЕНА КОСТЮМА
Окончив умывание в реке, степные разбойники вошли в палатки.
Они недолго занимались туалетом и выходили один за другим совершенно в разных костюмах: не было двух одинаковых. Один был в лосиной рубашке, в куртке и красивых ногавицах степного охотника; другой в одежде мексиканского ранчеро, состоящей из бархатной куртки, таких же штанов, серапе (плащ или одеяло) и пояса; третий надел светло-голубые бумажные панталоны и такую же блузу луизианского плантатора, другие, не любившие щегольства, оделись в суконные костюмы, принятые в Теннесси.
Головные уборы тоже отличались разнообразием: здесь были шапки и шляпы различных сортов и форм — из енотовых, из кошачьих шкур, из сукна, войлочные, ильковые, панамские, касторовые и мексиканские глянцевитые шляпы с широкими полями.
Борласс появился в своем грубом костюме, подпоясанный, в высоких сапогах, как он разгуливал по улицам Начиточеза.
Личное франтовство не входило в число слабостей техасского разбойника, который в этом отношении не был похож на своих итальянских прототипов Фра-Диаволо и Ринальдини. Но если заокеанский бандит не был так любезен и так щеголеват, как те, зато мог точно так же остановить путешественника и перерезать ему горло.
Грабители переменили и оружие; оставив при себе ружья, пистолеты и ножи, они бросили копья, луки и томагавки. Сложив все это в кучу вместе с индейской одеждой и другими принадлежностями, они отнесли все это в пещеру в ближайшей скале и заботливо спрятали.
Окончив переодевание, разбойники подумали о своих желудках.
В продолжение дня и ночи они поддерживали себя только напитками, обильный запас которых приобрели в последнюю поездку на Колорадо. Они ничего не могли взять из погреба Дюпре, потому что бочонки с серебром достаточно тяжелы.
Теперь они сильно проголодались, а в съестных припасах не имелось недостатка. Среди них были искусные охотники, о чем свидетельствовали антилопа и два медвежьих окорока, висевшие на ветвях деревьев.
Несколько человек приступили уже к приготовлению дичи и жарили ее на вертеле над огромным костром.
В своем пленнике-мулате они нашли драгоценного помощника для кулинарных операций. Никто лучше Юпитера не умел зажарить животное целиком.
Он объяснил им, что был невольником Кленси, от которого терпел жестокое обращение, и в доказательство показал им свою спину, покрытую рубцами. Он выразил большое удовольствие по поводу того, что счастливый случай избавил его от сурового господина. Наконец, Юпитер изъявил желание сделаться членом шайки разбойников — полезным и преданным ее слугой.
Будучи принят в качестве последнего, он принялся за свои новые обязанности с таким усердием, что совершенно очаровал грабителей.
Они не сомневались в его верности. Ничего не было удивительного в подобном переходе беглого невольника.
Они занялись обедом, потом пили и курили до тех пор, пока солнце не зашло за утесы, и пурпурный цвет заката не окрасил прибрежных деревьев.
Пока они пьянствовали, один из них оставался трезвым.
Хотя Борласс был груб и поддавался чувственности, однако обладал здравым рассудком и коварством. Благодаря этому он стал начальником двадцати техасских разбойников, из которых каждый, подобно ему, находился вне закона и у большей части которых руки были обагрены кровью.
С самого отъезда из Сан-Сабского поселка он находился в дурном настроении. Что стало с Филом Контреллом и другими товарищами и с пленницами?
Одно время он склонен был считать Контрелла изменником. Не узнал ли последний, что Кленси находится в живых, и вследствие этого не решился ли он отстать от шайки, к которой присоединился от безысходности?
Если Кленси был жив, то Контреллу нечего было бояться ответственности перед законом.
Не встретился ли Контрелл ночью с Кленси, который и убил его?
Встреча двух этих людей могла закончиться только смертью одного из них.
Но если Дарк был убит, то Кленси, конечно, убежал бы с обеими пленницами; его не нашли бы блуждающим на охоте, когда его захватили.
Борласс теперь сожалел, что не подверг своего пленника пытке и не вынудил полного и откровенного признания. В то время, когда его люди беззаботно предавались пьянству, он ходил большими шагами между палатками и с беспокойством посматривал на тропинку, ведущую из ущелья, по которой они приехали, и бормотал слова неудовольствия, перемешанные с проклятьями.
Глава LXXXIX. МЯТЕЖНАЯ ШАЙКА
Более часа атаман разбойников бродил по лагерю, как тигр по клетке. Он приближался к самому краю, смотрел в темноту и старался уловить стук конских копыт.
Нетерпение его достигло крайнего предела. Несмотря на то, что он был груб телом и душой, он все-таки поддался чувству любви. Страсть эта была животная и самая низкая, она была очень сильна, овладела им до такой степени, что он охотно отказался бы от своей доли денег, награбленных у Луи Дюпре, лишь бы только обладать любимой девушкой.