Смерти подобна
Шрифт:
Вася Шумский — моя личная головная боль. Мы с ним когда-то вместе учились в средней школе для магически одаренных. Он — вечно битый местными гопниками-перевертышами ботаник, а я — местная троечница, пацифистка и лентяйка.
Зажали его за углом школы да давай требовать деньги на глюк-траву. Как сейчас помню, пятый класс был. Тут случилась я. Вся такая альтернативно одаренная, любительница шарахать магией без предупреждения и сдерживающих рун. Просто представьте себе весь ужас: злая взбешенная малявка ростом метр с кепкой. Рядом все мертвое оживает, стекаются души и темная
Короче, с тех пор этот светлый никак от меня не отвяжется. Все оставшиеся шесть классов за одной партой просидели. Благо дорогая мамочка отправила свое дитя в академию Магического Богословного права на пять лет. Хорошие были времена. Никаких гвоздик в четном количестве, отравленных яблок, пирогов, лимонада со святой водой…
— Кристин, спускайся. Я сегодня даже без креста и заговоренного кинжала! — уверял меня тем временем, этот влюбленный идиот. — Я тебе вместо них принес святые псалмы — буду изгнание читать, в стихах!
Прищуриваюсь и, чуть перегнувшись через перила балкона, пытаюсь рассмотреть маленькую черную книжку. Цепким взглядом пересчитываю гвоздики и удовлетворенно крякаю: молодец! В этот раз принес целых двенадцать вместо двух.
В голубых глазах Васечки любовь, нежность и признание моей авторитетности в борьбе за его хрупкое светлое сердечко. На груди, поверх рясы, что-то блестит. Ага!
— Это что, ладанка? — тычу пальцем в небольшой серебряный сосуд на цепочке. Шумский удивленно смотрит на свое украшение, затем снова поднимает голову и улыбается.
— Ага. Как положено, освященная и заговоренная.
— Освятил кто?
— Главный священник, конечно, — приосанивается Вася, хмурясь и кусая губу. — Разве можно доверить такое дело кому-то еще?
— И от проклятия забвения заговорил? — любопытствую, наклонив голову набок.
— Естественно! — выпячивает Вася грудь, гордо демонстрируя украшение. — Давай, Кристь. Мне сегодня еще помогать на церемонии вечером, успеть нужно. Для тебя старался. Весь стих выучил, тебе понравится. Мы тебе на заднем дворе уже костер с младшими священниками собрали, — уверяет меня, оглядываясь, словно делится страшной тайной.
Умиляюсь и вытираю слезинку с глаз. И почему остальные мужчины не могут быть такими же? Один надоедливый Вася старается, другим все только под луной гуляй, стань парой моей, кусок звезды тебе отгрызу и все такое. Никто нас, некромантов, не понимает, особенно девочек. Сложно женщинам в этой профессии, очень сложно.
— Ладно, уломал, — поломавшись еще с пару минут, мысленно перебираю гардероб.
В чем гореть лучше: в красном костюме или летнем сарафане? Представила треск дров под ногами, летящие повсюду искры и себя красивую, привязанную к столбу. Волосы развеваются, юбка топорщится…
Губы надо накрасить. И ноги побрить.
— Только это, — останавливаюсь и обернувшись к все еще стоящему диакону. — Имей в виду, это не свидание.
— Да, да.
— И не вздумайте меня опять возле Григория закопать! Он в прошлый раз нормально выспаться
— Конечно, как скажешь, любовь моя, — кивает, точно дурачок, Василий.
Хмыкаю и уже почти выхожу с лоджии в комнату, когда внезапно налетает ветер. Мои темные пряди хлещут по лицу, кроны деревьев опасно накреняются ближе к окнам нашей пятиэтажки. Нехорошо это, погода разбушевалась. Значит, Леший с Бабой Ягой чудят. Вон как трава к земле пригнулась и цветы резко попрятали соцветия.
Василий тоже почувствовал. Для светлого мага такое явление — знак. Он поднял голову к небу, разглядывая серые тучи, и всего на секунду мы встретились взглядами: понимание пришло без слов. И спустя какие-то мгновения кто-то из людей, бегущих вдоль спешащей к церкви толпы, заголосил:
— Мощи! Святые мощи украли! Алтарь осквернен, священник в коме, Агриппину украли!
Ну, блин. А день так хорошо начинался…
Глава 3
Голубое здание дворца Культуры было забито до отказа, — а те, что не поместились, стояли на улице и громко стенали. Попытки нашего мэра докричаться до населения ни к чему не привели. Старого Иннокентия Кощея попросту никто не слушал. Истошно голосила анчутка, рыдала рядом мавка, утирая сопли зелеными в крапинку волосами — результат недавнего неудачного окрашивания в модный мятный цвет. Лихо Одноглазое нервно сжимала платочек, периодически промокая им единственный глаз и угрожающе посматривая на любого, кто мог стащить ее садовые помидоры, стоящие в корзинке у ног.
Вечно молодой и пожизненно пьяный маг-бытовик Михаил Михайлович вздыхал, прижимал к себе бутылочку горькой. Рядом бегал пухлощекий, маленький аука — лесной дух — и пытался заморочить всем головы, предлагая каталоги очередной сетевой косметики. Слесарь Федор Геннадьевич косился в стороны бутылки Михалыча, но очень боялся грозной жены Людмилы. Та в свою очередь вздыхала и приговаривала, хватаясь за пышную грудь: «Ну как же так». Рядом ей вторила бабка Василиса, подслеповато щурясь и пытаясь узнать у бабы Яги сорт этих замечательных красивых цветочков в ее руках.
Мухоловки в горшке жевали тюль, священники бегали, мэр кричал, администрация угрюмо молчала. Люди и нелюди дружно страдали.
Я же, в свою очередь, вежливо самоустранилась от всеобщего гомона, жевала соцветие красной гвоздики и пыталась прикурить стебель, пока никто не видит. То и дело на меня шикал домовой Антошка. За что пришлось его нещадно пнуть.
— Ай! Кристинка, совсем охамела?! — возмутился мелкорослый недоросль, пригрозив мне кулаком, и на бледном веснушчатом лице проступил румянец аж до самых торчащих ушей.
— Не вырос еще на дипломированную некромантку голос повышать, — вяло огрызнулась я и, прислонившись к стене с рисованными березками, огляделась в поисках свободного стула или скамьи.
Ничего, весь концертный зал был забит, пока на сцене толклись священнослужители, мэр, многочисленная дума, министры и прочие бесполезные для города личности непонятных профессий.
«Кощей, верни мощи! Кощей, выходи! Отвечай за базар, где мощи, темный гад?!» — орали жители города за тяжелыми дверьми и на улице.