Смерти подобна
Шрифт:
Борьке Горынычу — среднему из братьев — вообще наплевать на смягчающие обстоятельства. У него невыполнение работы карается штрафами и лишением премии. Он тут единственный держит похоронный бизнес всего города, кладбище тоже его вотчина. Как и крематорий, где Борис лично подрабатывает печью для сжигания тел усопших, если таково пожелание родственников. И все жалобы с кладбища, а также кляузы от покойников, не ушедших в мир иной, мэрия шлет нам. Боря оправдывается, а по шапке получаю я.
— Кристина, подожди! — меня на середине коридора настигает Вася. Недовольно отмахиваюсь
— Вещи мои, быстро! — рявкаю с порога, и самый носатый зеленый тощий гоблин поправляет очки, одергивая форму.
— А лазлешение? — не выговаривая «р», гундит этот гад, стуча длинными когтями по поверхности деревянной стойки и второй рукой касаясь золотой серьги в большом ухе. За ним длинные ряды стоек с ящиками, где хранятся вещи. Считать их бесконечно: заклятие расширения, встроенное в саму систему полицейского управления, свое дело знает.
— Я ее разрешение, — выходит на передний план Шумский, а я просто позволяю ему сегодня побыть героем. В конце концов, без него я тут буду долго торчать.
— Флыф, Фаня, фходи посмофри, — приказал старший гоблин недовольному младшему, пиная его со стула.
— Фто фрафу я?!
— Фсе фавно фифней фстрафаешь. Я фсе профефю, — закатываю глаза, потому что не знать единственного дьяка нашей церкви — это нонсенс.
Но гоблин сосредоточенно щурит темные глазки, проведя языком по острым зубам и опуская очки на переносицу. Вася вскидывает брови, удерживая церковный небольшой круглый плоский медальон со знаком принадлежности к военному чину. Покривив уродливую морду, зеленокожий гоблин недовольно бурчит:
— Фафна. Уфофофили. Но я плофелю!
Глава 5
Спустя несколько минут на стойку со звоном вытряхивают мои пожитки: два защитных браслета, медальон некроманта, смартфон с эмблемой блюдца с яблочком, серьги-накопители с необработанным природным изумрудом — редкая вещь, но отличная. И одну-единственную выжившую, измятую и изломанную гвоздику с пачкой сигарет.
Раскладываю все по карманам джинсов, надевая серьги и защелкивая замочек, едва вдев в мочку уха.
— Кристина, давай поговорим, — снова вздыхает рядом Вася, наблюдая за моими сборами. Гоблины рядом тихо шуршат, подергивая ушами. У-у-у-у, сплетники. Будут потом с домовыми за чаем трезвонить, о чем мы тут болтали, и все переврут.
— О чем? Вроде бы все закончилось: я не виновата, костяшки не найдены, — пожимаю плечами, надевая браслеты. Сжимаю и разжимаю руку, ощущая, как магия браслета прошлась искрой по коже.
— Об этом и поговорим, — терпеливо отвечает Шумский, следуя за мной по пятам. — Я хочу, чтобы ты тоже участвовала в расследовании. Как консультант.
Вначале едва не запинаюсь на пороге, услышав такую глупость. Затем оборачиваюсь и смотрю в голубые глаза, понимая, что это Вася вовсе не шутит так глупо. И не пытается вновь таким образом позвать на свидание под видом расследования. Лицо серьезно, напряжено, а челюсти сжаты.
Что ж, дорогой, придется тебя разочаровать.
— Нет, — отвечаю быстро, выходя из комнаты хранения, спеша к выходу. Сейчас домой, ополоснуться или можно не мыть голову. Так пойду, буду сегодня всех пугать
— Но почему?! Неужели тебе все равно, что артефакт такой мощности неизвестно где? Ты ведь сама говорила, что он сильный, — Шумский спешит за мной. Киваю напоследок охраннику на выходе, выбираясь на темную улицу.
В городе тишина. Только где-то тихо слышно кузнечиков. На темном небе уже видна небольшая часть Луны в окружении серебристых звезд. Пахнет лесом, травой и чем-то терпким. Не могу разобрать запах. Он будто ускользает от меня, пока я вглядываюсь в желтые огни окон домов и прикидываю, как быстрее добраться до дома.
Вызвать такси-метлу?
Или лучше обычное?
Метла быстрее, но там вечно нерусские ездят. Какой-нибудь укуренный травой или полусонный эльф Изиэль, не умеющий по-нашему общаться, та еще проблема. Долетим до ближайшего столба, и все. Опять потом в участке доказывай, что ты не зло во плоти.
— Абсолютно не интересно, — отвечаю равнодушно, отмахиваясь от него, словно от надоедливого комара, и прищучиваю мошку раньше, чем она присасывается к моей щеке.
Ночью довольно прохладно, отчего моя оголенная кожа на руках покрывается мурашками. Надо было захватить с собой легкий кардиган, чего в майке поперлась сегодня во Дворец Культуры.
— Это проблемы вашей церкви. А я, как ты помнишь, не верую даже в вашего этого Создателя, — спускаюсь по лестнице, разглядывая дорожку под ногами и осторожно шагая, дабы ни обо что не запнуться.
— Хорошо, отбросим церковь. А люди? Или нелюди? Тебе все равно, что с ними может случиться. Если кто-то вздумает использовать артефакт во зло? — беспокойство в голосе Васи нарастает, на что я только пожимаю плечами. Да кому сдался наш Урюпинск?
— Ты серьезно? Что тут можно натворить? — фыркаю громко и со смехом, подергивая плечом, отгоняя рукой мошек и спеша покинуть территорию полицейского отделения. — В нашем городе нет смысла устраивать крупномасштабное преступление. Это даже по федеральному каналу не покажут. Максимум удостоимся краткой сводки в Инстаграм, — развожу руками, уповая на абсурдность его речей.
— К тому же, может, мощи вовсе не пропали. А просто кто-то неудачно пошутил или переложил, да забыл сообщить. Пантелей Пантелеевич ваш тот еще маразматик, — перепрыгиваю ямку на асфальте и останавливаюсь посреди дороги, доставая смартфон, дабы вызвать такси.
— Они действительно пропали. Я обшарил каждый угол храма и обошел сад, даже старую территорию, где раньше был домик священника, — мрачно отвечает Вася, вставая передо мной.
Свет от экрана частично освещает его лицо, придавая ему мистическое выражение. Он даже кажется красивым, отчего я насмешливо хмыкаю, качнув головой.
— Вот и ищи, при чем тут я?
— Ты единственный опытный некромант в округе. К тому же не дура, — серьезно заявляет он, пока я исподлобья рассматриваю его, ожидая продолжения речи. Шумский нервничает, облизывает губу, запустив пальцы в темные волосы, выдыхая:
— Или хотя бы сделай ради меня, а?
От такого вовсе задираю голову и начинаю смеяться. Громко так, утирая выступившие слезы. Шумский на глазах из воодушевленного влюбленного юноши превращается в каменную статую самого себя. А я продолжаю хохотать, едва сумев произнести: