Смертники доброй воли
Шрифт:
Адамас соскочил со стула и уже в значительно более приподнятом настроении повёл Дилайлу на псарню.
Эти почти сутки её пребывания в их доме промелькнули для него как одно мгновение, кончившись так же неожиданно, как прекрасный сон со звонком будильника. Никто и никогда не уделял ему столько внимания, никто в их доме столько не смеялся и уж точно не хотел проводить с ним всё свободное время. Получив то, чего родители ввиду напряжённой обстановки, связанной с непрекращающимися переездами, пока не смогли ему дать, Адамас взглянул на свою семью совсем с другой стороны и твёрдо вознамерился поселить в ней такую же спокойную атмосферу. А особенно добиться от отца признания своих личных потребностей, потому что под
Но, как только Лемм забрал дочь в аэропорт и вернулся Рэкс, всё вновь встало на ту самую мёртвую точку, где было изначально. Ещё неделя подвисания отца на телефоне, возвращение Леды и Миа — каждый раз Адамас пытался что-то исправить, кого-то примирить, но, кажется, никому из них не хотелось выбираться из того душного кокона, который они сплели себе в поисках спасения от недружелюбного мира.
А потом, в один далеко не прекрасный день Миа в своей неутихающей ревности отца к брату запорола Рэксу важное совещание, подставив Адамаса, и отец и вовсе на почти неделю перестал его замечать. Это было последней каплей. Адамас понял: где бы ни была его собственная дорога, она точно не в этом доме.
Он решил сбежать. Даже не совсем из обиды, скорее из желания освободить родственников, которым он явно мешал, от своего присутствия — ну, и заодно понять, чего он действительно хочет. Друзей у Адамаса на тот момент не было, единственной ниточкой с другим, более благополучным миром была Дилайла и её «мицевский интернат номер двенадцать» в Ториту. Адамас очень постарался обустроить всё так, чтобы отец не успел хватиться его до приезда в этот город на поезде, поэтому в ночь конца июля отбыл на вокзал, зная, что мама спит, Миа у подружки, АНД настроен как надо, а отец, конечно, на работе.
И — его поймали на вокзале. Отец потом, по возвращении домой, так и не сказал, как он прознал о побеге, зато наговорил много чего другого, и некоторые его фразы врезались пристыженному и потерянному Адамасу в самую подкорку. Например, то, что, пока ему столь мало лет, он не имеет права на самостоятельные решения. Что пока он не представляет из себя ровным счётом ничего — и не будет, если и дальше продолжит так безответственно относиться к занятиям. Или что пока отец знает лучше, как себя правильно вести, а его мнение никого не интересует.
Конечно, Адамаса наказали: отец запер его в комнате, предварительно отключив Интернет и оставив только книги, на две недели без права контактов с семьёй. Так Адамас и не узнал, что Миа очень хотела извиниться, а Леда в лицо сказала Рэксу, что он окончательно превратился в тирана и подобное отношение грозит тем, что скоро он будет тиранствовать в гордом одиночестве. Этот неудавшийся побег удивительным образом примирил всю семью, потому что Рэкс ещё умел извиняться и признавать ошибки. Когда Адамас вышел из заточения, он не узнал своего дома: в нём больше не было ни ругани, ни взаимного недовольства. Жаль только, ему самому было уже всё равно.
Адамас усмехнулся своим воспоминаниям. За две недели так кардинально поменяться — а все они усиленно делали вид, что всё в порядке. Он ведь совершенно перестал чем-либо интересоваться, всё делал на автомате: зачем стараться, если твой главный авторитет тебя и в грош не ставит? Даже когда позже, лет так через пять, отец наконец начал просвещать его по поводу политики, ему не отзывалось и слова. Он уже жил своей жизнью, которую прятал от отца, потому что был уверен: он не поймёт. Буквально на следующий год после визита Дилайлы он сошёлся с Кристианом, и проблема друзей отпала сама собой. Кузен, а позже и присоединившийся с подачи Адамаса Вэлиант были такие же недопонятые: первый никак не мог смириться с тем, что прозорливости и памяти Страховых ему почти что и не досталось, и вечно жил под издёвками своего младшего брата, куда талантливее его; второй постоянно пытался впечатлить отца чем-нибудь этаким, хотя даже Адамасу было видно, что Рафаэль любит сына любым. Три бунтаря, они постепенно откололись от общего течения их семей, а родители опомнились слишком поздно. Что ж, им же хуже.
И ничего из этого Адамас не собирался объяснять Дилайле сейчас. Неизвестно, как бы пошла его жизнь, если бы тогда она не заскочила к ним в дождливый вечер, но уже этим она сделала для него достаточно. Им не нравится выбранная Адамасом дорога, а вот его всё вполне устраивает.
Так что, раз уж он на полдня оказался в тихом и спокойном месте, можно хорошенько распланировать сюрприз для Сати. Этот Новый год она на всю жизнь запомнит.
До празднества Адамас ходил притихший, на все издевательские взгляды Сати лишь улыбаясь, чтобы она окончательно уверилась в том, что он более не посмеет призвать на себя гнев старших. План был готов — и очень удачно совпало, что Новый год решили справлять за пределами базы, на недалёкой поляне в лесу, откуда было отлично видно ведущую в город дорогу. Кристиан долго не соглашался участвовать в затеянном братом, полагая такие «сюрпризы» уже откровенным перегибанием палки, но в конце концов Адамасу удалось убедить его. Он знал, на что надо нажимать, чтобы кузен его слушал: Кристиан был достаточно для этого внушаемым. Нужно было лишь дождаться подходящего момента.
Вокруг вывезенных с базы столов в эту ночь собрались почти все обитатели лагеря — кроме части охраны и завхоза, не имевшего права отлучаться со склада. Старшие основательно подошли к подготовке праздника: до наступления полуночи, 22 часов, были какие-то командные игры, благо эта часть леса к ним располагала, разнообразные закуски и напитки и, конечно же, размещение всех таким образом, чтобы ни один из бывших интернатовцев не вспоминал о своей принадлежности. Адамас даже невольно чувствовал себя чужим в этой огромной компании, впрочем, общий дух единения его не особо волновал. Веселье с Сати он запланировал на самое начало 1 января, когда будут бить фейерверки и легко окажется уйти от всех подальше, а пока просто наблюдал.
Особенно были любопытны подчинённые Бельфегора и сам он, с каждым днём, кажется, становящийся всё мрачнее. Как хорон ни старался, Эрих то и дело пресекал его попытки встать где-нибудь в сторонке — Бельфегору было видимо неуютно среди такого количества людей, и Адамас со смехом представлял, как сын Аспитиса с таким отношением будет однажды управлять МД: где он банально наберёт советников, если избегает даже тех, с кем вынужден жить в одном бараке? Солдаты его, наоборот, не упускали шанса развлечься: близнецы Шштерны, например, мелькали то тут, то там, войдя за прошедшую неделю наконец в жизнь лагеря (потому что Адамас им это позволил) и сейчас пользуясь возможностью пообщаться со всеми подряд. Даже Герберт развлекался за общим столом, пусть и усиленно игнорируя все попытки их эмдэшной эрбиссы Терезы привлечь своё внимание.
Но вообще время тянулось медленно. Когда наконец всех созвали в 21:55, Адамас даже не поверил своим ушам. Табита держала какую-то речь, он не стал слушать: его уже охватило лихорадочное возбуждение. Пробило полночь, и полетели фейерверки. Спустя некоторое время, когда общая радость несколько поутихла и все разбрелись праздновать в своей компании, он подошёл к их с Кристианом непосвящённой соучастнице, верае Егане.
— Так ты попросишь Сати вон туда? — он указал на участок границы поляны с лесом в нескольких десятках шагов отсюда, почти на всей протяжённости заставленный привезённой для празднования техникой: телевизором с большим экраном, колонками, бесперебойниками — и потому почти не просматриваемый отсюда.