Смертный бой. Триколор против свастики
Шрифт:
По менее надежным слухам, в Черняховск самолетами перебросили чуть ли не целую мотострелковую бригаду. Говорили, что командование собирается создать кулак для удара во фланг и тыл группе армий «Центр», где должны были поработать и ранее переброшенные под Гусев два батальона нашего полка со средствами усиления, и 79-я омсбр. Ракетную бригаду береговой обороны в Донском спешно перенацеливают на сухопутные объекты в юго-западном направлении, а на аэродроме в Чкаловске приземлился аж целый полк Ту-22М3.
Радиоприемник со светящимися шкалами и зеленым глазом индикатора регулярно выдавал нам свои порции новостей. Утром сообщалось, что в Вильнюсе продолжаются тяжелые бои, что взято много пленных, но окруженная группировка отвергла ультиматум о сдаче. Белорусы совместно с частями российской армии пробили коридор в Белостокский выступ и установили боевое взаимодействие с 10-й армией РККА. Немецкая группировка, наступавшая на Барановичи, рассечена на две части, белорусы вернули себе Слоним, Пружаны и Кобрин, вплотную подойдя к Бресту. В Пинске по-прежнему сражаются в полуокружении подразделения местной милиции, ополченцев и один батальон регулярной армии Республики Беларусь.
Международные новости тоже были ничего себе. Комментировались сообщения о подписанных в Харькове соглашениях об организации союза России, Белоруссии, Украины и Казахстана. Войска Украины восстановили контроль над большей частью потерянных ранее западных районов республики и на значительном протяжении вышли на государственную границу. Румыния отводит войска с захваченных территорий и официально обратилась с предложением о мире. Финны — вот жуки! — сохраняли нейтралитет. Достигнуто соглашение о прекращении огня на границе, и начались переговоры об урегулировании пограничных инцидентов с Японией.
Но кроме прослушивания новостей, делать было совершенно нечего. Участвовать в трепе соседей по палате не хотелось. Я лежал и думал…
Мне вспомнились те несколько секунд, когда носилки с моей тушкой затаскивали в «Урал», и я смог на мгновение окинуть взглядом поле сражения. Дымились воронки, горело несколько грузовиков на шоссе и в кюветах. Под откосом были видны перевернутые артиллерийские орудия. На поле то там, то здесь лежали трупы в зеленовато-серой полевой форме. В отдалении дымилось что-то у окраинных домиков Грюнау и Эльблонга.
По какой-то прихотливой, но достаточно понятной ассоциации мой мозг услужливо извлек из глубин памяти фотографии, виденные мною когда-то давно, еще в школьные годы. Это были хранившиеся у моего отца, историка по профессии и директора Калининградского краеведческого музея, снимки, относящиеся к периоду Восточно-Прусской операции 1945 года. Они были сделаны в качестве иллюстраций к боевому применению ФАБ-250, и на них были запечатлены результаты авиационного удара по Хайльсбергской группировке Вермахта, прижатой к побережью залива Фришес-Хафф (Балтийский залив) у крепости Бальга, на полуострове северо-западнее нынешнего Ладушкина. Там, на крохотном пятачке, на высоком обрывистом берегу и в прибрежных дюнах, скопилась плотная масса фрицев — десятки тысяч солдат, грузовики, легковушки, орудия, повозки… Лишь немногие решились и смогли уйти по рыхлому ноздреватому льду, раздолбанному артиллерийским и минометным обстрелом, в сторону косы Фрише Нерунг (Балтийская коса). Бомбы и артиллерия превратили оставшихся и не желавших сдаваться в мешанину трупов и разбитой техники, кое-где образовавших целые завалы. Те несколько тысяч, кто уцелел после этой бойни, потеряли всякую волю к сопротивлению и предпочли сдаться.
Наше поле сражения не производило такого ужасающего впечатления, хотя и там смерть сняла немалую жатву. А в районе крепости Бальга и двадцать с гаком лет спустя, когда я гулял там мальчишкой весной 1967 года, следы этой бойни были явственно видны. На самом деле крепости там не было уже лет триста — ее разобрали и использовали на строительстве крепости в Пиллау (Балтийске), а в районе Бальги остались только какие-то вспомогательные сооружения и часовня, лежавшие в руинах. На одной из уцелевших стен часовни можно было прочитать имена магистров Тевтонского ордена, выписанные псевдоготическим шрифтом черной краской, и лишь последнее имя — Ульрих фон Юнгинген (убитый под Грюнвальдом) — было написано красным…
Гуляя по высокому берегу залива, я поначалу и думать не думал ни о каких боях, происходивших здесь когда-то. Густая молодая трава довольно хорошо скрывала следы былых сражений. Я лазил по развалинам, рассматривал имена магистров Тевтонского ордена на полуразрушенных стенах, пытался ловить ужей, шуршавших в прошлогодней сухой траве. И вот в пылу этой охоты я стал замечать валяющиеся в траве крупные кости — берцовые и бедренные. Мой взгляд стал натыкаться и на подметки, не успевшие истлеть за двадцать с лишком лет, и на такие же почерневшие ремни, металлическая фурнитура которых была уже без остатка съедена ржавчиной. Среди буйства весенней природы они были ужасным напоминанием о прошедшей войне.
Несмотря на то, что за многие годы тут побывало немалое число охотников за военными сувенирами, приглядевшись, можно было отыскать под пологом свежей весенней и переплетающейся с ней сухой прошлогодней травы немалое количество образцов вооружения тех, кто навсегда остался на этом балтийском берегу. За каких-то пару часов я подобрал двенадцать насквозь проржавевших на сыром морском воздухе маузеровских винтовок и три пулемета MG. Те, кто копался в развалинах, имели шанс найти под завалами оружие почти в рабочем состоянии.
Впрочем, насчет «насквозь проржавевших» — это не совсем точно. Когда дома я распилил ножовкой одну такую совершенно ржавую винтовку, оказалось, что, хотя внешние детали затвора намертво прикипели друг к другу, внутри ствольной коробки ударно-спусковой механизм оказался почти не затронут коррозией. Пулеметы оказались несколько более стойкими к ржавчине — на некоторых из них можно было даже найти хорошо различимые детали прицельных приспособлений с читаемыми цифрами. Удивительное ощущение возникало от разглядывания блестящих, как будто совсем новеньких, металлических колечек, скреплявших собой полуистлевшие от ржавчины стальные звенья пулеметных лент. Эти колечки среди сплошной ржавчины казались чужеродными.
Однако и работа любителей военных сувениров тоже ощущалась. За все время поисков ни мне, ни другим подобным искателям не удалось найти ни одного МР или, например, пистолета. Не попалось нам и ни единого черепа — все это уже растащили до нас. Буквально на каждом шагу там можно было увидеть только берцовые кости, черные, иссохшие до фанерной жесткости ремни и подметки от сапог. Ну что же, «кто с мечом к нам придет…». Особенно меня впечатлил увиденный в дюнах песчаный пятачок, где лежали в полутора метрах друг от друга два колеса с еще сохранившимися остатками резины, небольшой искореженный кусок щита и россыпь 37-мм гильз — все, что осталось от фрицевской «колотушки».