Смертный страж. Тетралогия
Шрифт:
— Да, — раз за разом повторял Повелитель Драконов, — да, моя лилия перенесла нас через Великую Воду. Да, она парила много дней и могла парить дольше, если бы я не приказал спускаться. Да, она может летать годами, кормя путников и давая им воздух. Да, Сеятель вполне может отправиться на ней к другим мирам. Да, теперь ученым достаточно всего лишь указать нам путь!
Разумеется, Шеньшун не был удостоен подобных почестей — но тоже стал жертвой немалого внимания. Впрочем, на него просто смотрели с любопытством, не вовлекая в беседы и расспросы — в то время как присланные из ближнего гнездовья смертные сперва чисто его побрили и омыли, вдосталь напоили сладким
Повелитель принимал почести четыре добрых дня подряд, после чего поток богов все-таки иссяк, и Дракон смог наконец-то поесть, употребив на обед могучего быка — подарок рода Кетсоатль почетному гостю. Шеньшун, впервые в своей жизни, наконец-то исполнил священный долг нуара: с мечом в руке охранять беззащитного спящего повелителя от возможных бед.
Разумеется, в самом сердце могучего рода, возле нор его святилища никакой опасности для повелителя не возникло. Неприятность случилась чуть позднее, когда ученый уже пришел в себя после обильного угощения, но все еще был слишком тяжел и благодушен, чтобы собираться в дальний кружной путь. В этот день дракон доставил к святилищу рода скандально известного Двухвоста, постоянно предрекающего цивилизации гибель от собственных созданий.
— Я восхищен твоей мудростью и мастерством, мудрый Повелитель Драконов, — не преминул признать заслуги северянина Двухвост. — Ты открыл врата в новый мир, который может оказаться для всех богов величайшим шагом в их развитии. Ведь стать Сеятелями для нас — все равно, что для смертных стать нами. Путь длиною в невозможность. Но ты свершил это чудо!
— Благодарю тебя за добрые слова, — приподнял голову над распухшим брюхом Дракон. — Ты тоже хочешь испросить для себя саженец моей лилии?
— Разумеется, я не откажусь от подобного великого дара, — не стал кривить душой Двухвост. — Но все же, пока общее внимание было приковано к твоему подвигу, я заметил, как твои ученики обмолвились еще об одном невероятном чуде.
— Каком? — благодушно поинтересовался Дракон.
— Твой ученик Растущий через слухачей сообщил ученику Зеленцу, что из его гнездовья сбежала предсказательница. В твоих угодьях, мудрейший, тебя предала рожденная Древом, в сознание которой изначально вложена полная и рабская покорность твоей воле. Как красиво выражается наша многомудрая Белоспинка, в твоих угодьях, Дракон, «хвост напал на голову», а «руки взбунтовались против тела». Какое великое совпадение: в то самое время, когда ты открывал врата в новый мир, наши создания решили закрыть от нас врата в старый. Бунт изобретений начался!
— Ты преувеличиваешь, Двухвост. Пропажа одной несовершенной самки вовсе не означает бунта созданий, — не согласился Дракон. — Я даже не знаю, сбежала она, или просто попалась на глаза голодному ящеру.
— Но твои ученики говорили именно о побеге! — продолжал стоять на своем Двухвост. — Все ученые всегда утверждали, мудрейший, что подобное противление воле богов невозможно никак и никогда. Согласись, о столь вопиющем факте нельзя просто забыть. Нужно понять, что произошло. И быть готовыми к новым случаям вражды и неповиновения!
— Я расскажу всем ученым о причинах побега, когда смогу узнать о них сам, — пообещал Повелитель Драконов.
— Боги будут благодарны тебе, мудрейший, — с шипением отступил Двухвост. — Ты позволишь посетить твои угодья и глянуть на бунтарей самолично?
— Ты мне не доверяешь, Двухвост? — удивился
Бог тут же ответил импульсом почтения и уважения — он не искал вражды с собеседником. Но все-таки добавил:
— Твоя лилия обещает цивилизации великую новую силу, мудрейший. Мы должны хорошо подумать, кому доверять управление этой силой. Довериться рабам — или творить будущее по своей воле…
Гость уполз к своему дракону, оставив ученого в тяжких раздумьях.
Бунт? Его создания? Против него? Нет, конечно же, это невозможно! Этому, несомненно, есть понятное, разумное объяснение… Однако здесь его не найти. Нужно возвращаться!
В тот же миг слухачи рода Кетсоатль, услышав короткое сообщение для Растущего из рода Ари, тут же перекинули его в род Толобам, те — Истучам, Истучи — уже самим ариям. Не успел Повелитель Драконов улечься снова, как по той же цепочке пришел ответ на пожелание как можно быстрее найти беглянку. Зеленец лаконично сообщил: «Растущий спит».
Это означало, что в угодья Дракона все-таки пробралась суровая северная зима.
Разумеется, молодой бог вполне мог улететь на юг и переждать зиму в более теплых краях, мог приказать рабам согреть гнездовье кострами, либо утеплить для него только нору — просто своими телами. Именно так поступали многие повелители, обитающие в холодных землях. Вот только зачем это нужно? Родильное древо на зиму засыпало под лапником и травой, которой его заботливо укрывали смертные, под пышными сугробами, которые они же старательно подправляли. Другими научными изысканиями Растущий особо не увлекался. Так что ему делать хоть на чужбине, хоть в своем гнездовье? Проще заснуть, чтобы бодрому и сильному вернуться к жизни вместе с первой весенней травой и набухающими на ветках почками.
В гнездовье у Родильного древа, конечно же, оставались и нуары, чтобы следить за порядком, и другие слуги. Вот только слухачи до них докричаться не могли — разум двуногих слишком слаб, чтобы различать речь богов на таком удалении. Дракона с вестником туда тоже не отправишь — ящеры засыпают в мороз даже раньше своих повелителей. Крылья большие, сердце сильное, кровь по жилам бежит быстро — холод разносит так стремительно, что прямо в полете недолго окаменеть.
Зимой, когда с неба начинают сыпаться первые снежинки, сила в северных землях переходит от тех, кто крупнее, быстрее, умнее и выносливее, к тем, кто способен обогреваться только собственным, внутренним теплом.
— Отправь в его гнездовье слухача, нуаров и смертных, сколько сможешь, Зеленец, — попросил Дракон. — Пешком. Мне очень важно найти эту глупую беглянку!
* * *
Свет костра наполнял жилище призраками: темные тени, вытягиваясь от торчащих из поленницы валежин, от подвешенных к крыше корзин, от оставленной у стены лесенки, сплетенной из гибких, но невероятно прочных сосновых корней, плясали, изгибались, ползали по стенам и кровле, тянулись кривыми лапами к спящей женщине и к самому беглому кормителю. Однако всех их объединяло одно: они были накрепко привязаны ногами к вещам, от которых росли, а потому не вызывали у молодого мужчины никакого опасения. Негромко мурлыкая себе под нос, Сахун мазнул обмотку трещины рыбьим клеем, потом развел кончики можжевелового древка, вставил в них сколотый на острие наконечник и осторожно, стараясь не порезаться об острый, как лист осоки, камень, принялся заматывать тонким влажным ремешком.