Смертоцвет
Шрифт:
Доктор, между тем, вновь заходил вдоль прохода туда и обратно.
— И как я раньше не додумался… это же, в сущности, довольно очевидно…
— Что? — спросил его Герман. — Что вы придумали?
— Я еще не скажу, что что-то придумал… — доктор отмахнулся от него. Его пальцы дрожали, словно он отчаянно замерз или на него напала лихорадка. — Просто можно попробовать одно вещество, которое в теории должно оказать на почку воздействие, аналогичное продолжительному холоду. Я как раз об этом читал. Если сделать подкожную инъекцию над грудинной костью… но нужно тщательно
— Боюсь, что у нас нет такого времени, — проговорил Герман, взглянув на неподвижно лежащего Митрича.
— Разумеется, разумеется, — доктор покивал. — Я только не пойму, кому и зачем понадобилось всех этих людей… Это же простые рабочие, верно?
— Это важные свидетели, — ответил Герман. — Корпус был бы чрезвычайно благодарен за их спасение.
— Даже так? — доктор сглотнул. — Впрочем, я не ради благодарности… клятва Гиппократа… и потом, это возможность сделать настоящее научное открытие, опубликовать… впрочем, не будем делить шкуру неубитого медведя. У вас есть здесь печь? Мне нужно приготовить кое-что.
Он склонился к своему докторскому саквояжу, извлек из него многоразовый шприц, посуду для стерилизации, две какие-то склянки. Герман решил не мешать ему. Он сел на одну из пустующих коек и украдкой взглянул на Узорешитель. Вот, значит, что такое «прозр.». Это прозрение! Сила, аккумулированная в кристалле, дает возможность решить умственную задачу, над которой получатель луча бьется, но никак не может разгрызть
От мыслей о том, какое чудо он держит в руках, невольно дрожали пальцы. Это же как можно продвинуть вперед науку… философию… политическую экономию… да и магию, пожалуй. Сколько еще не изобретенных заклинаний ждут пытливого естествоиспытателя, разум которого подхлестнут вовремя использованным кристаллом? В военное дело? Ведь если эту штуку использовать на полководце, когда он разрабатывает диспозицию…
Герман взглянул на циферблат, и энтузиазм его несколько поумерился. Накопленный за последнее время запас силы, пополненный недавно при освобождении странного существа в гробнице, уменьшился едва ли не на треть. Похоже, прозрение было дорогим удовольствием. Даже наделить одного человека магической силой обходилось дешевле. Так или иначе, для исключительных случаев…
Он не успел поразмыслить над этим хорошенько, потому что в коридоре раздалось торопливое цоканье каблуков. Герман оглянулся и увидел, как в казарму быстрым шагом входит Таня.
— А, ты уже здесь? — проговорила она. — Хорошо. В смысле, ничего хорошего. Что у тебя вышло в Кувшиново?
Герман кивнул в сторону доктора: дескать, при нем рассказывать не годится. Они отошли к окну, за которым уже занимался тусклый осенний рассвет, и Герман стал рассказывать.
— Это все надо было предвидеть, конечно, — Таня выглядела так, словно у нее болели зубы. — Я тоже виновата — так планировать операции… Непрофессионально. Если начальство будет искать виноватых…
— Некогда искать виноватых, — отрезал Герман. — Надо найти эту тварь, где бы
— Легко сказать, — Таня сложила руки на груди и слегка закусила губу. — Ты знаешь, что произошло за эти сутки? Все начальство Московского управления сменили.
— Ого, — Герман присвистнул. — Что же, и Трезорцева?
— Нет, он остался. Ну, это-то невелика птица — начальник отделения. А вот глава управления и все директора департаментов теперь новые.
— И что это значит?
— Да вот отличный вопрос — что это значит? Предыдущий начальник, генерал Муравьев, не был человеком Оболенского, но на него в определенной степени можно было рассчитывать. А вот новый, барон фон Радлоф — человек Уварова, известный консерватор, вместе с графом когда-то отстаивал проект о закрытии двух университетов.
— Мне не нравится, что начали менять жандармское начальство, — проговорил Герман мрачно. — Да еще наверняка без согласия Оболенского. Не может ли это означать, что… все раскрыто?
Таня затравленно огляделась по сторонам и перешла на шепот.
— Вряд ли, — сказала она. — Были бы аресты, включилось бы Третье отделение. Будь так, скорее всего, мы бы с тобой уже не разговаривали. И точно не здесь. Но возможно, что это какая-то интрига, и нам нужно быть настороже. Впрочем, с другой стороны…
Она замолчала, снова огляделась по сторонам и отошла в угол. Герман последовал за ней.
— Что же «с другой стороны»? — спросил он.
— Возможно, что Уваров использовал свое влияние, чтобы отдать Москву нам, — сказала она. — Если он действительно расстроен тем, что у них там вышло с… ну, сам знаешь, с кем. Если он правда хочет войти в заговор, и войти не с пустыми руками.
— Переговорить бы с Трезорцевым, — проговорил Герман, задумчиво побарабанив пальцами по подоконнику. — Вдруг он заметил что-то интересное в поведении нового начальства?
— Поговори, — Таня кивнула. — Но умоляю тебя: осторожнее! Не забывай: он не наш! Он ничего не знает. Не исключено, что он уже завербован противоположной стороной.
— А кто, собственно, «противоположная сторона»? Ты имеешь в виду, самим…
— Да тише ты! — она побледнела и вновь зажала ему рот прохладной ладонью. — Не поминай всуе. Когда я говорю про противоположную сторону, я прежде всего говорю про Третье отделение. Еще у нас много врагов в Военном министерстве, а кроме того…
— Погоди, в Военном министерстве? — переспросил Герман. — В том числе, и сам Паскевич?
— Да, Паскевич не на нашей стороне, и я бы его опасалась. Впрочем, он уже очень стар, и хватка у него не та, что раньше. Если, конечно, ты имеешь в виду самого министра, Павла Ивановича.
— Я видел его племянника, Святослава Паскевича, на приеме у графа. Тогда, когда убили лакея.
— И что? Святослав Паскевич командует лейб-гренадерами, не думаешь же ты, что он может быть заодно с нигилистами и лично будет убивать лакея? Нет, это бред какой-то.
— Да зачем вообще кому-то понадобилось этого лакея убивать? — спросил Герман. — Да еще и прямо на приеме, что это за оперетта, в самом деле?