Смесь бульдога с носорогом
Шрифт:
— Все-все, я побежал, дорогая! — Саня еще раз чмокнул и пошел на выход.
— В кухню, в кухню заскочи! — крикнула я ему вслед
— Щаз! — весело засмеялся наш крутой мафиози, и только дверь схлопнула.
Я в растерянности еще раз поглядела на часы, достала листочек с ручкой и принялась выкладывать следующий ряд. Девушкой я являюсь крайне серьезной, и деньги зря не беру. Догадаю, запишу, приедет Саня с сотней, я ему листочек этот и всучу. Так… После известия, значит у нас тут короткая дорога. Очень короткая дорога… Хмм….. Такое ощущение, что только из подъезда моего выйти.
Я выложила следующий ряд и заледенела. Мало что соображая от ужаса, я потянулась за телефоном, чтобы набрать Санин сотовый, потом опомнилась и выскочила на лоджию.
— Саня!!!!! — что есть силы закричала я.
Саня, уже вышедший из подъезда, посмотрел на меня, помахал рукой и пошел к своему джипу.
— Не ходиии!!! — закричала я.
Саня еще раз поглядел на меня и помахал рукой. Второй он открыл дверцу машины и спокойно сел в нее.
И я как в замедленной съемке увидела, как машина тут же превратилась в столб ревущего пламени, ее подбросило и перевернуло, меня отшвырнуло к стене, где я сидела, выла и сквозь слезы повторяла:
— Ну я же сказала не ходи, Сашенька, ну почему ж ты меня не послушал….
Кое-как встав, я пошла в комнату, налила минералки и выпила ее, чувствуя как стучат зубы о край стакана. Потом взгляд упал на раскладку и знак смерти, которой закончилась эта Санина дорога.
Похороны у него были шикарные. Могилка в престижном месте, гроб красного дерева с бронзовыми ручками, народ убивался вполне натурально, в церкви его отпевали на совесть. Братки из его команды переминались с ноги на ногу и выглядели весьма потерявшимися.
— Маш, — отозвал меня один из них, — а чего сейчас будет?
— Пельменей из тебя налепят, по семьдесят рублей килограмм, — задумчиво сострила я, однако, увидев вмиг посеревшее лицо, тут же поправилась. — Шучу я. Главным у вас будет Ворон, знаете уже, за ним не пропадете.
Братки к моим словам относятся очень серьезно, и шутка насчет пельменей тут шуткой не воспринялась.
— А ты?
— А что я? — удивилась я.
— Ну… — замялся парень, — в общем, ребята интересуются, ты нас не бросишь?
— Не брошу, не брошу, у меня квартплата и коммунальные услуги дорогие, куда ж я без вас, — отмахнулась я.
Тут зазвонил сотовый.
— Привет, Марья, — поздоровался Ворон.
— Привет. Встретиться хочешь? — я была в городе спецом по охранкам, и все власть имущие ко мне косяками валили. Ворона же однако проняло только сейчас.
— Ну да, — неохотно подтвердил он. — В восемь устроит?
— Ворон, — вздохнула я. — Давай Саню проводим по — человечески, не чужой он мне. Вот прослежу за поминками, и позвоню, как домой приеду, ладно?
— Хорошо, — коротко ответил он.
Поминки оставили тягостное воспоминание. Жены у него не было и я, его последняя любовь, воспринималась всеми как безутешная вдова. Через час меня от соболезнований уже тошнило. Народ я разделила на две категории — крутики и мирские. Так вот. Крутики были серьезны и вели себя соответственно ситуации. Мирские же под конец настолько забылись где они, что мне пришлось их осадить, и весьма жестко — в подпитии они уже начали петь песни и пытаться поплясать. Совсем ополоумели. Психанув, я вышла на крыльцо Санькиного ресторана, подышать воздухом и тут я внезапно увидела ее.
Шикарный мерс лишь на мгновение притормозил на повороте, и в приоткрытом окне мелькнул профиль Саниной дамы. Машинально я запомнила номера — память у меня на всякую фигню железобетонная. К тому же они были с тремя А, с такими у нас областная власть ездит, что тут не запомнить. Я хмыкнула — непростая штучка та леди.
Тут пискнул телефон, подвешенный на шнурочке на шее.
— Маняша! — гневно начала мать, — ты где шляешься?
Ну вот! Я уже упоминала как меня родная мать кличет??? Маняша!!! Дурацкое имя, подходящее скорее девочке — дебилке, а не стильной девице типа меня, как обычно обозлило.
— То есть — где я шляюсь? — переспросила я, стараясь не выдать эмоций. Мне уже двадцать восемь лет, живу я отдельно, и подобные вопросы были мне странны.
— Тут Анна Константиновна со своим Николяшей пришли, тебя ждем! Я ведь тебя за неделю предупредила! — холодно произнесла мать.
Я внутренне застонала.
— Мамочка, милая, — залепетала я, — ты знаешь, а ведь я сейчас Сашу Никанорова хороню.
— Да ты что? — ахнула она. Никанор ей жутко нравился — он при встрече всегда демонстрировал готовность сделать ее любимой тещей. — А что случилось?
— Убили, — сдержанно ответила я. — Сейчас вот поминки.
— Жалко — то как, — запричитала она, — такой молодой, жить бы еще да жить. Ну ты давай после поминок, ко мне езжай, Николяша подождет.
— Мама!!! — воскликнула я, поражаясь ее черствости. — Ты дай мне Сашку хоть похоронить — то!
Мать с минуту помолчала, после чего, едва сдерживая рыдания, произнесла:
— Вот так ты разговариваешь со своей матерью!
— Мама, — начала я.
— Прощай, — тоном оскорбленной королевы сказала она и отсоединилась.
Вот черт! Мать моя, сухонькая и маленькая, работает учительницей русского языка и литературы, и держит в кулачке свой подопечный класс. Юные раздолбаи в ее присутствии становятся тише воды, ниже травы, навсегда уяснив, что спорить с ней бесполезно, Ольга Алексеевна всегда права. Ну а уж меня, свою дочурку, мать построила железной рукой. Я всю жизнь в отчем доме ела, ложилась и вставала по расписанию, четверка приравнивалась к ограблению магазинчика, с тройками меня слава богу пронесло. Когда я смогла переехать в свою собственную квартиру, да еще и на другом краю города от отчего дома, я долго не могла опомниться от счастья. Да не тут — то было.