Смещение
Шрифт:
– Обратил. Доктор Эверетт скончался в ночь на девятнадцатое июля тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Пакет он лично передал на хранение восемнадцатого июля, то есть за несколько часов до смерти. Это поразительно. Однако…
Шеффилд не закончил фразу и аккуратно поддел клапан ножом для разрезания бумаг.
– Полиция, – продолжил фразу Кодинари, внимательно следивший за действиями коллеги, – не заинтересовалась этим совпадением?
– Нет. – Шеффилд перестал резать и поднял на Кодинари укоризненный взгляд. – Во-первых, не было сомнений, что Хью Эверетт Третий умер естественной смертью от внезапного сердечного приступа…
– Относительно молодой мужчина, – заметил Кодинари. – Ничем не болевший. Вдруг. Полиция должна была заинтересоваться совпадением.
– И это второе, что я хотел сказать. – Шеффилд закончил надрез и заглянул в пакет. – Бумаги, – сообщил он. – Да, так второе: полицию смерть Эверетта не заинтересовала, потому что об оставленном на хранение пакете полиция извещена не была.
– Я понимаю, – протянул Кодинари. – Профессиональная тайна. Но ваш отец… Его не смутило совпадение?
– Нет, – отрезал Шеффилд. – Не смутило. День смерти Эверетта он – или его секретарша, сейчас это трудно установить – отметил в картотеке. Отсчет времени пошел. Кстати, отметка в картотеке о том, что Эверетт умер девятнадцатого, была сделана двадцать седьмого. Видимо, отец только через восемь дней узнал о смерти клиента.
Кодинари покачал головой. Эльза нахмурилась. Нотариус сделал то, что просил клиент. Какие могут быть претензии? Луиза слушать перестала – в сказанном она не поняла почти ничего и ждала, когда тягомотина закончится.
– Пакет я вскрыл, поскольку это входит в мои обязанности, – Шеффилд протянул пакет коллеге, – а содержимое – в вашей компетенции, доктор. Доставайте.
Кодинари вытащил двумя пальцами несколько сложенных пополам листов бумаги обычного формата А4. Заглянул в пакет – пусто. Вслух пересчитал листы: одиннадцать. Исписаны каждый с одной стороны.
– Формулы, – удивился он. – Формулы, формулы… На каждой странице.
Луиза приподнялась, чтобы увидеть. Формулы? Она не видела ни одной формулы после того, как бросила школу в Брайтоне и стала убирать в офисах, потому что… да ладно, она давно не думала об этом, заставила себя однажды, и действительно никогда больше не задумывалась над тем, что могла бы стать менеджером по продажам или коучем: говорили, что эта профессия хорошо кормит, но ей-то деньги нужны были сразу, а не когда-нибудь… Формулы, как интересно…
– Луиза, – Шеффилд даже не посмотрел в ее сторону, – вы можете заняться своей работой, хорошо?
Она поняла и пошла к двери, немного сутулясь. Почему-то ей казалось, что, если сутулиться, на нее будут меньше обращать внимание.
Формулы, надо же. Полвека держать бумаги с формулами в сейфе, никогда она о таком не слышала, а ведь работала у разных адвокатов уже двадцать… сколько… три? Нет, двадцать четыре года.
Кодинари перебирал листы, переворачивал, надеясь обнаружить «нормальные» записи на обороте.
– И это все? – Кодинари последний раз видел формулы, когда сдавал в высшей школе экзамен по алгебре. Бином Ньютона. Или бином был раньше? Он уже не помнил, да и зачем?
Шеффилд поднял листы, которые коллега уронил на стол, будто не хотел их больше касаться.
Да, формулы. Ну и что? Эверетт был математиком. Или физиком? Почему бы ему не оставить потомкам эти значки? Если он так поступил, значит, бессмысленная на вид смесь букв, знаков, цифр и символов означала для него нечто важное. Интересно, изменится ли смысл, если все это перемешать миксером и раскидать на страницах в случайном порядке?
Эверетт оставил пакет у нотариуса, вернулся домой и умер. Естественной смертью, да. Но что такое естественная смерть, если смотреть на нее с полувековой горы времени?
– Не наше с вами дело, – Шеффилд аккуратно сложил листы и передал Кодинари – из рук в руки, – разбираться в содержании документов, переданных на хранение.
– Не наше, – эхом повторил Кодинари, заталкивая бумаги в пакет. – Я передам Марку. Как я уже сказал, сегодня возвращаюсь в Сан-Хосе. Правда, в разговоре Марк делал вид, будто не интересуется содержимым.
– Вот как? – спросил Шеффилд, потому что Кодинари ждал этого вопроса.
– Конечно, – с удовольствием сообщил тот. – Марк к отцу равнодушен. Я бы даже сказал: имя отца вызывает у него раздражение и досаду.
Кодинари замолчал, и Шеффилд, продолжая навязанную ему игру в слова, спросил:
– Почему?
– Они не были близки, – охотно пустился в объяснения Кодинари. Шеффилд об этом уже читал – вчера, когда достал конверт из сейфа и искал в интернете сведения о Хью Эверетте Третьем, чтобы загрузить память перед вскрытием – про себя он так и называл эту процедуру: вскрытие, патологоанатомическое действие.
– Отец не обращал на Марка никакого внимания, – продолжал Кодинари. – Его интересовала только работа. Эти формулы, да. – Адвокат встряхнул пакет. – Вы знаете, доктор Шеффилд, он… Хью Третий, я имею в виду… даже головы от газеты не поднял, когда Марк приехал из больницы, куда он – ребенок! – отвозил свою сестру, пытавшуюся покончить с собой. Ее тогда спасли, Марк вернулся совершенно разбитый, в истерике, а отец – дело было утром, он завтракал и читал газету – спросил только: «Все в порядке?» Родной отец, представляете? Поэтому… – Кодинари закашлялся, извинился и продолжил: – Поэтому меня не удивляет, что…
– Меня тоже. – Шеффилд прервал собеседника довольно грубо, но время шло, через пару минут явится миссис Оукс. Кодинари намек понял, спрятал пакет в дипломат, поднялся и через стол протянул руку Шеффилду. Пожатие получилось довольно вялым – «адвокатским», как сказала бы Эльза.
– Знаете, коллега, – предположил Шеффилд, выйдя из-за стола, чтобы проводить Кодинари до двери, – вашему клиенту эти формулы не нужны, но пресса, думаю, заинтересуется.
– Пресса? – Мысль, высказанная Шеффилдом, заставила Кодинари остановиться. – А знаете, возможно, вы правы. Я об этом не подумал. Формулы знаменитого математика. Эверетт сейчас – фигура культовая, надо признать. Наверняка журналисты ухватятся… Предложу Марку, сам-то он не догадается.