Смешенье
Шрифт:
АПОЛОГИЯ
СУДАРЫНЯ,
Вы,
Ответы, соответственно: сэр Томас Нил и, да, такое допущение резонно, хотя и ОШИБОЧНО. Резонно, ибо, как Вы наверняка слышали, в правительстве нашем с выборов 90-го года царит засилье тори. Ошибочно, поскольку должности и привилегии в нашем королевстве распределяются не сообразно РЕЗОНАМ, а ПОСКОЛЬКУ МЫ ВСЕГДА ТАК ДЕЛАЛИ. И сэр Томас Нил, смотритель Монетного двора, занимает свой пост не потому, что он тори (насколько у него вообще есть убеждения, убеждения эти виговские, а насколько есть друзья, они – виги), но потому, что Яков II назначил его на эту должность сразу по восшествии на престол в феврале 1685 г. До тех пор сэр Томас был камерцалмейстером при дворе Карла II. Обязанности камерцалмейстера определены нечётко и не поддаются точному переводу на язык и обычаи Франции. Номинально он заведует убранством монарших покоев. Поскольку оное меняется редко, обязанности эти не отнимают много времени, соответственно значительную часть своего рвения камерцалмейстер направляет на предметы более мелкие и подверженные износу, как то: карты и кости. Каковы бы ни были личные изъяны сэра Томаса, даже самые суровые его критики охотно признают, что никогда ещё человек и место так не подходили друг другу, как сэр Томас и пост хранителя королевских игральных костей.
Должность смотрителя Монетного двора по сути своей весьма отлична, и скептики могли бы, возразить, что на неё следовало назначить человека совершенно иного склада. Однако никто не сказал этого Якову II, или сказали, а его величество не понял. Иные даже увидели в назначении сэра Томаса на должность смотрителя Монетного двора новое свидетельство (как будто требовались ещё свидетельства!) окончательной победы некой хвори над разумом короля. Те из нас, кто более добр к ближним, разглядели в назначении определённую логику. В ослабевшем рассудке Якова сэр Томас оказался связан с костями и картами, каковые ассоциируются с деньгами, посему сэр Томас лучше всех в стране будет чеканить деньги, что и требовалось доказать.
Я хорошо знаком с сэром Томасом, поскольку сей, вообразив во мне доступный источник капитала, всемерно стремится поддержать нашу дружбу. Вы тоже, сударыня, можете устроить так, чтобы получать от него письма и даже по нескольку раз в неделю замечать его слоняющимся перед Вашим крыльцом – лишь дайте ему повод заподозрить, что располагаете лишним капиталом, который хотели бы пустить на какую-нибудь финансовую авантюру. Ибо если иные дельцы приходят в мир коммерции из мореплавания, а иные – из университета, то сэр Томас пришёл туда из азартных игр, и не таких, где ставят по маленькой, а королевского размаха. И если иной коммерсант представляет метафорой финансового предприятия дальнее плавание, то сэр Томас видит в своих прожектах бросок костей. Коммерсант морского склада старается повысить прибыль и снизить риск, тщательно оснащая судно, набирая добрых матросов, посматривая на барометр и прочая, и прочая; для сэра Томаса самое удачное предприятие – то, в котором все кости со свинцом, карты помечены, а колода подтасована, и чем больше, тем лучше. Потому-то я не исключаю его из круга моих друзей; хоть я никогда не рискну капиталом ни в одном из коммерческих начинаний сэра Томаса, слушать, как он
Замечу мимоходом, что сопоставление Яковом II добывания денег с азартной игрой было не так безумно, как нам тогда представлялось. В период вынужденного бездействия после сокрушительных выборов 90-го года я имел досуг взвесить различные планы по сбору средств для правительства, испытывающего острую нехватку денег на ведение войны. Мы подумываем об общенациональной лотерее. Рассказывать подробности значило бы понапрасну Вас утомлять; говорить, как сэр Томас отнёсся к этому проекту, – оскорблять Вас неверием в Вашу догадливость. Время от времени мы встречаемся с математиками из Королевского общества, чтобы обсудить статистические тонкости.
В заключение скажу, что ежели Вы хотите отчеканить здесь серебряные монеты в рамках некоего предприятия (подробности которого мне знать совершенно не обязательно), и ежели предприятие это выгодно тори (надеюсь, что не так; впрочем, не моё дело), и коли Вы вообразили, будто правительство тори имеет какую-то власть над Монетным двором, так что интересы Монетного двора совпадают с Вашими, то Вы заблуждаетесь. Вышесказанное не означает, что проект Ваш неосуществим. Если я правильно прочёл между строк Вашего послания, Вам всего лишь нужен друг, чтобы не сказать, сообщник, на Монетном дворе, и Вы можете заручиться дружбою сэра Томаса, поразмыслив над характеристикой, изложенной в данном письме, и выработав соответствующий подход.
Искренне надеюсь, что сумел ответить на вопросы, заданные Вами доктору Уотерхаузу, к полному Вашему удовлетворению. Ежели это не так, или я (упаси Бог) чем-то невольно Вас оскорбил, умоляю написать и дать мне возможность исправиться. Честь имею оставаться с глубочайшим восхищением и совершенною преданностию Ваш, сударыня, покорный слуга,
РАВЕНСКАР.
P. S. Если Вы намерены отчеканить из французского серебра английскую монету, чтобы платить жалованье ирландским и французским войскам, готовящимся к высадке из Шербура в третью неделю мая, то я восхищён Вашей находчивостью. Доставка денег из Тауэра на фронт будет представлять собой задачу определённой сложности, посему вот Вам моё предложение: если Королевский флот не потопит корабли адмирала Турвиля по пути через Ла-Манш, а папистские легионы, высадившись на английскую почву, не будут немедля уничтожены армией или разорваны в клочья разъярённою толпою английских селян, я лично перенесу все Ваши монеты в собственной заднице и сложу там, откуда их удобно будет забрать.
Лейбниц – Элизе.
21 апреля 1692 г.
Элиза,
Вы просили, и весьма настоятельно, сообщать Вам о всех новостях из Лейпцига касательно Лотара фон Хакльгебера вообще и Жан-Жака или, как его называют, Иоганна, в частности. Дело осложнялось тем, что Лотар знает о моём с Вами знакомстве. Более того, я, признаюсь, разрывался между желанием исполнить Вашу просьбу и неохотой передавать сведения, могущие разбередить рану, нанесённую Лотаром полтора года назад.
Посему я избегал ездить в Лейпциг. Однако вчера Лейпциг явился ко мне сюда, в Ганновер. Как Вам наверняка известно, мои покровители, Эрнст-Август и София, до недавних пор герцог и герцогиня Ганноверские, давно домогались повышения своего статуса до курфюрста и курфюрстины. Франция противодействовала этому различными контрманёврами, подробности которых заполнили бы многие скучные томы. Опуская их, сообщу, что война, а в особенности последние события на Савойском фронте побудили Императора действовать в пику Людовику XIV. Соответственно, две недели назад Эрнст-Август и София стали курфюрстом и курфюрстиной, то есть почти королём и королевой. Это вызвало целую череду юридических следствий и реорганизаций, которые придворные на Лейнештрассе будут мусолить ещё долгие годы. Некоторые перемены, разумеется, коснутся финансов, посему банкиры со всей Германии слетелись поздравить Софию и Эрнста-Августа, а заодно предложить им свои услуги. Меня эти люди занимают, примерно как их – физика, за одним исключением: в числе приехавших оказался и Лотар фон Хакльгебер. София и Эрнст-Август пригласили его отобедать во дворце Герренхаузен под Ганновером. Гофмейстер, дополняя список гостей, включил и моё имя, поскольку я из Лейпцига и мою семью связывают с Хакльгеберами давние узы. О чём никто не мог знать, так это о моей дружбе с Вами и о возможной неловкости при упоминании Жан-Жака. София – столь просвещённая государыня и оказывает на Эрнста-Августа влияние столь благотворное, что им обоим не пришла бы и мысль заподозрить в одном из своих гостей жестокого похитителя младенцев. Без всякого умысла они пригласили меня с Лотаром на один и тот же обед, да ещё усадили друг против друга!