Смешные деньги
Шрифт:
— Русские люди так любят опаздывать… Вы уверены, дорогая, что мистер Ситный не опаздывает?
— Меньше всего мне хотелось бы ручаться за мистера Ситного, — ответила я. — Особенно после того, как выяснилось, что это не его фамилия… Но, повторяю, если вам нравится терять время…
Мисс Фридлендер печально вздохнула и сгребла свою сумку.
— Мне совсем не нравится терять время, — сказала она. — Мы идем в дом моей бабушки…
Мы покинули гостиницу и сели в машину. Доехав до Стального переулка, я не стала останавливаться,
— Вы считаете, что так будет удобно? — спросила мисс Фридлендер.
— Дело в том, что за улицей следит ваш брат, — объяснила я. — Но мою машину он пока не знает и, возможно, не обратит на нее внимания.
— Мой брат следит за нами?! — ахнула мисс Фридлендер. — Как это возможно?
— Он снял комнату в доме напротив, — объяснила я. — И купил бинокль.
— Мы должны немедленно что-то делать, — заявила мисс Фридлендер. — Он не имеет права!
— Не имеет права смотреть из окна в бинокль? — удивилась я. — Не смешите. Никакими законами это не запрещено. Давайте лучше заниматься своими делами.
Мисс Фридлендер негодующе посмотрела на меня, но вовремя сообразила, что я права. Она выскочила из автомобиля и принялась нетерпеливо озираться. Джимми покинул машину с большой неохотой — двор навевал на него неприятные воспоминания.
Но сегодня здесь все было спокойно — стояла тишина, зеленели деревья и даже сломанный шест был уже заменен на новый. Сквозь окна первого этажа виднелись чьи-то любопытные физиономии.
— Покажите план, — попросила я.
Мисс Фридлендер поставила сумку на капот и с превеликой осторожностью вытащила помятый конверт. Мы развернули план и принялись его рассматривать.
Чертеж был выполнен явно непрофессиональной рукой. Никаких размеров указано не было, да и пропорции вряд ли были соблюдены. Попросту говоря, на этой схеме был изображен прямоугольник с перегородками, которые, по-видимому, должны были обозначать стены, а на месте, где предполагалось сокровище, стоял жирный крест. С одной стороны прямоугольника было написано «Улица», с другой — «Двор». Крестик располагался в средней комнате, окна которой выходили во двор — почти в самом углу. Кроме того, там было письменное разъяснение: «Примерно метр от уровня пола — два ряда кирпичей».
— М-да… Вы, наверное, очень любили свою бабушку? — спросила я осторожно.
— Я ее обожала! — подтвердила мисс Фридлендер, складывая план вчетверо. — Вы разобрались в чертеже?
— А вы сами-то разобрались? — подозрительно спросила я.
— Да, конечно. Бабушка рассказывала, что стены в их доме были почти метровой толщины. Наружные, конечно. А там, где нарисован крестик, было прежде окно. Потом это окно замуровали, но внутри осталась пустота. Когда случилась революция, дедушка разобрал изнутри два ряда кирпичей и спрятал ценности в этой щели. Я думаю, будет нетрудно отыскать это место.
Я внимательно посмотрела на стену дома — действительно,
— Непросто будет выворотить эти кирпичи, как вы думаете? — спросила мисс Фридлендер.
— Вообще-то старинная кладка очень прочная, — ответила я. — Но здесь я замечаю, что стена вся в следах протечек — видимо, худая крыша. Если стена мокнет достаточно долго, она сама начинает разваливаться.
— Но вы не думаете, что это уже могло случиться? — испуганно спросила мисс Фридлендер.
— Пожалуй, нет. Незаметно, — сказала я. — Все еще впереди. Но лучше поторопиться.
— Тогда пойдемте! — взмолилась американка.
— Да. Только давайте договоримся, что беседовать с хозяевами буду я. А вам придется помолчать. Неосторожным словом вы можете спугнуть этих людей.
— Но я надеюсь, что вы будете действовать в моих интересах, Евгения? — обеспокоенно спросила мисс Фридлендер.
— Разумеется, в ваших, Линда! — успокоила я ее. — Но вы должны согласиться, что все-таки еще не настолько хорошо знаете Россию, чтобы вести переговоры самостоятельно.
— Вы подозреваете, что я могу неправильно что — нибудь произнести — так что меня не поймут? — настороженно спросила мисс Фридлендер.
— Нет, я подразумеваю, что вас не поймут, что бы вы ни произносили, — ответила я. — У нас это бывает.
— Да, я это иногда замечала, — согласилась мисс Фридлендер. — Моя бабушка говорила, что Россию нельзя понять умом, и что-то там еще — стихами… Но я предполагала, что это — как это говорится — поэтическое преувеличение…
— Если это и преувеличение, — объяснила я, — то не слишком большое. — Но лучше давайте поговорим об этом позже, пока сюда не сбежался весь двор.
Действительно, вокруг понемногу стали собираться зрители. Сначала это были какие-то дети с разбитыми и исцарапанными коленками, потом к ним прибавились две или три старушки и небритый мужчина в голубой ночной пижаме. Они украдкой пялились на нас, и, как я подозреваю, в их проницательных умах появление такой необычной делегации наверняка каким-нибудь образом увязывалось с ночным безобразием. Нам не стоило здесь долго рисоваться.
Мы вошли в подъезд дома. Внизу был маленький коридорчик, выкрашенный ядовито-синей краской, и три двери, щедро обитые войлоком. На второй этаж уходила деревянная лестница с такими ветхими перилами вдоль ступенек и на балюстраде, что до них было страшно дотронуться даже пальцем.
Мы поднялись по невыносимо скрипучим ступеням и оказались перед открытой дверью, за которой был длинный темный коридор, по обеим сторонам которого располагались двери в квартиры. С противоположного конца коридора доносился запах чада и жареного лука — наверное, там была общая кухня.