Смейся, Принцесса!
Шрифт:
Она с опаской посмотрела на Эдиту Павловну и замерла, ожидая ответной реакции. Щека бабушки дернулась, губы тоже дрогнули, ее зелено-болотные глаза наполнились влагой и заблестели. Я увидела, как пальцы, покрытые мелкими морщинками, сжали руку Нины Филипповны. По щеке моей тети скользнула слеза, но она ее быстро смахнула и улыбнулась.
– Я скучала по тебе, – еле слышно произнесла Эдита Павловна.
Мария Ильинична, накормив меня мясом по-французски с картошкой, успокоившись, что я не умру от голода в ближайшие три часа, отправилась на свидание с доктором филологических
Я осталась одна в трехкомнатной квартире, телефон разрядился, и я его решила не заряжать, мне остро требовалась тишина, чтобы наконец услышать все, что происходит в душе…
Я не могла не думать о Климе, и я больше не боролась с собой. Зачем, если кожа помнит его прикосновения, если я хочу, чтобы он целовал меня и я ему отвечала? Пусть он опять снимет часы и положит их на тумбочку. Пусть они брякнут об эту тумбочку! Пусть! Может, это самый лучший звук на свете, означающий, что через считаные секунды я окажусь в крепких объятиях человека, которого люблю, от которого больше не хочу убегать.
Посмотрев на портрет мамы, я открыла шкаф, взяла с полки ключи от квартиры Клима, карточку, отключающую сигнализацию, оделась и вышла на улицу. В эту минуту я верила его словам, они звучали во мне, бежали вместе с кровью по венам, подталкивали вперед, убыстряли шаг. Пусть будет, что будет… Может, он меня выгонит?.. Пусть будет, что будет…
От волнения я не сразу попала ключом в замочную скважину, когда сигнализация запищала, я заметалась в коридоре, не зная, куда сунуть карточку, я даже не сразу сообразила, что коробочка должна располагаться близко к двери. Обнаружив ее, быстро прислонив карточку, я понадеялась на то, что отряд полиции все же не приедет, не увезет меня и Клим потом не будет приглашен в отделение для знакомства со мной – грабителем века.
Сигнализация послушно замолчала.
Повесив плащ на вешалку, сняв туфли, я в полутьме босиком прошлась по квартире, дотрагиваясь до знакомых и незнакомых вещей. В кресле небрежно лежала рубашка. Я коснулась ее, отдернула руку и двинулась дальше. Ежедневник на столе, ручка, газета, начатая пачка сигарет, пепельница… Покинув эту комнату, я направилась в ту, где раньше висел портрет мамы. Теперь на стене было пусто. Остановившись около окна, я принялась смотреть во двор. Матвеев сказал, что Клим сегодня вернется из командировки, – я буду его ждать. Начал накрапывать дождь – капли летели на землю в свете фонарей.
А если он не приедет?.. Мало ли какие у него дела… А я все равно буду ждать…
Не знаю, сколько я так стояла. Наконец во двор въехала знакомая машина, открылась дверца, и я увидела Клима. Крепко схватившись за оконную ручку, я лицом к лицу встретилась с первым приступом паники, но бежать в любом случае было уже поздно.
Я так стояла, пока за спиной не раздались шаги, а потом они стихли. Я повернулась.
– Видимо, Господь услышал мои молитвы, – ровно произнес Клим.
Выдержав лишь секунду, я бросилась к нему, как бросаются со скалы в воду. Сердце колотилось немыслимо, слезы текли по щекам, слова потерялись, меня бросило в дрожь, я боялась поднять голову и заглянуть в серые глаза.
– Девочка моя. – Клим держал меня крепко и, кажется, не собирался отпускать. – Девочка моя, что же ты плачешь?.. Ну вскрыла чужую квартиру, с кем не бывает…
Уткнувшись в его грудь, я засмеялась оттого, что он рядом и между нами нет даже миллиметрового расстояния, оттого, что он понимает, как мне тяжело, и ему не все равно.
– Клим… – но у меня не хватило сил закончить фразу.
Он двумя руками поднял мою голову и стал меня целовать. Его поцелуи сразу были глубокими и нетерпеливыми – я хотела именно так…
– Я люблю тебя. Никогда не сомневайся в этом, – произнес Клим, убирая от моего лица растрепавшиеся волосы. – Никогда.
Я собиралась очень многое сказать в ответ, но лишь протиснула руки между нами и положила их на твердые плечи Клима, приблизила пальцы к шее, коснулась теплой кожи и судорожно вздохнула. Отрывки прошлого пролетели слайдами: ожерелье под подушкой, возвращение в дом Ланье, первый бал и первый танец, частная школа, последний звонок и вновь дом Ланье… Я совершила длинный путь, и он вел меня не к Эдите Павловне, не к ее богатству, он вел меня вот сюда, в эту квартиру…
– Я люблю вас… И хочу принадлежать вам, – сказала я робко и замерла.
Руки Клима опустились на мою талию и скользнули под свитер, он теперь тоже касался моей кожи, нежно гладил ее – так, что внутри ныло и горело.
– Кажется, я знаю, что нужно сделать, чтобы перейти на «ты».
Подхватив меня, Клим направился в спальню, и я, как той ночью, прижалась к нему и стала осторожно целовать его в колючую щеку. Я желала добраться до его губ, и, как только оказалась на кровати, сразу попросила:
– Поцелуйте меня, пожалуйста.
Часы брякнули о тумбочку, и я улыбнулась.
Клим сел рядом и сразу стянул с меня свитер. Сначала он положил ладонь на мое худосочное бедро, затем устремился выше, к животу, и стал гладить его. Я застонала и смутилась. Клим смотрел мне в глаза, и от этого ощущения обострялись, я чувствовала, что отдаю себя ему.
Сняв с себя рубашку, он лег рядом. Рука скользнула еще выше – к моей груди, наши губы слились, и я прижалась к Климу теснее, не желая отрываться от него ни на секунду.
– Девочка моя, – прохрипел он, и наши тела переплелись. – Как же долго я этого ждал…
Уже не было важно, что за чем следует и кто что говорит.
Я – Анастасия Ланье.
Он – Клим Шелаев.
А больше ничто не имело значения…
Эпилог
Ближе к Новому году Эдиту Павловну перевезли домой, и теперь Нина Филипповна и Бриль навещали ее каждый день, что раздражало Семена Германовича. Известие о том, что скоро в семье Ланье произойдет пополнение, вызвало у него приступ злости, но Лев Александрович продемонстрировал моему дяде большой крепкий кулак и многозначительно сообщил, что в его клинике всегда будут рады новому пациенту.