Смеющийся хрусталь небосвода
Шрифт:
– А дочь твоя какую литературу предпочитает? – обратился Иван Феликсович к Ольге, кивнув в сторону Сони. Он почему-то не осмелился задать вопрос напрямую.
Все с интересом повернулись к девушке, даже у Элеоноры с почти закрытым левым глазом это получилось.
– Я теперь фильмы смотрю, – в голосе Сони звучал шутливый вызов. – Все, что надо, я уже прочитала. У классических литераторов было слишком много свободного времени, поэтому их книги распухли из-за пространственных описаний. Сейчас в цене действие, а не слово. Мы схватываем самую суть на ходу и бежим дальше. Будущее за минимализмом, если, конечно, вы не планируете провести жизнь в деревне,
– Необычная позиция, но мне она нравится, – громко и впервые за вечер расхохотался Иван Феликсович. Девушка вызвала у него симпатию, но он постарался не показать вида. – Гриша, помнишь, как старший сержант, сверхсрочник, привозил мне из дома книги в мягких обложках из серии про Тарзана. Я глотал их одну за другой в каждую свободную минуту. А газеты, что я пачками покупал каждую неделю?
– Да, еще бы, ты всю куцую солдатскую зарплату на информацию спускал, – подтвердил Григорий. – Мы в конце девяностых годов не были избалованы современными технологиями, да и спешить еще тогда не научились.
Дальнейшая беседа привела к армейским воспоминаниям. Два друга под взрывы хохота делились смешными случаями и смеялся даже Сергей. Вскоре из разговора выключилась Элеонора. Перед ней сиротливо выстроились две пустые бутылки, а ее голова, словно из свинца, свисала как у подстреленной птицы. Иван Феликсович едва скрывал отвращение, стараясь не смотреть в сторону размякшего тела, в который раз убеждаясь, насколько уродливо выглядит пьяная женщина. Иногда, правда, Элеонора пыталась встрепенуться, шея распрямлялась, подернутые мутной пеленой глаза на миг прояснялись, но вместо слов ее рот выплевывал бессвязные комки неспелых букв. Эти потуги вызывали смешанные чувства у гостей. Наконец, Григорий, не выдержав, что-то шепнул Сергею, и тот вынужден был вызвать такси. «Отмучалась кобылка», – чуть было вслух не выдал Иван Феликсович, глядя, как Сергей не без труда выводил жену в прихожую.
– Подонок! – вдруг выпалила в сторону Ивана Феликсовича Элеонора, вырываясь, а точнее опадая из рук мужа на пол.
– Сережа, заставь, пожалуйста, свою супругу умолкнуть, – взметнулась Вера, в голосе звенела злоба. – Или я сейчас ей помогу, мало не покажется! – в знак серьезности своих намерений, Вера уперла руки в бока и угрожающе придвинулась к побледневшему Сергею, с трудом удерживающего Элеонору на ногах.
Иван Феликсович с видимым усилием погасил улыбку, в ответ на выпад жены, Соня пристально и с интересом смотрела на Веру, Григорий и Ольга выглядели смущенными. А Сергей сделал вид, что ничего не слышал.
Когда их с видимым облегчением проводили, а Соня ушла в свою комнату, сопровождаемая острожным взглядом Ивана Феликсовича, Вера иронично заметила:
– Хорошие у вас друзья, каждый раз все заканчивается одинаково, но, что замечательно, быстро.
– Риэлтор с лицом унылого лося и его пустоглазая крикливая самка – предсказуемые животные, – утвердительно хмыкнул Иван Феликсович и пересел на диван, его затекшая спина требовала чего-то помягче, чем строгая спинка стула.
– Вы не справедливы, ребята, – Ольга, пряча улыбку, убрала со стола лишние приборы, тарелки, пустые бутылки и вместе с Верой они отнесли их на кухню. – Нора ушла с работы, чтобы помогать мужу сдавать девять квартир. Надо сделать ремонт в двух из них, а впереди сезон, «белые ночи».
– Как девять? – удивилась Вера, складывая посуду в мойку. – Месяц назад было восемь.
Ольга с траурным видом, она почти все близко принимала к сердцу, поведала
– У коренных, в бог знает каком поколении, петербуржцев, определенно, масса преимуществ, – с еле уловимым сарказмом заметила Вера, открыв воду в раковине. – Не то, что у нас, чьи родители приехали изо всяких дыр-нор. Кстати, зачем его Григорий приглашает постоянно?
– Эту историю муж мне рассказал под большим секретом, – прошептала Ольга, а Вера понимающе кивнула. – Он с классом ходили в поход ранней весной, остановились в лесу, рядом с озером. Гриша решил прогуляться по льду, и в месте, где ранее была прорубленная полынья, лед под ним треснул. И спас его, как ты думаешь, кто?
– Странно, что он не дал Гришке утонуть, – задумчиво произнесла Вера. – Мог бы и это событие к своему сборнику кровавого неоготического эпоса добавить.
– Да, ну тебя, – отмахнулась Ольга, но без злобы. – Вы с Ваней как будто спелись!
Обе вернулись в гостиную, где Иван Феликсович о чем-то спорил с другом.
– Выбор, Гриша, всегда есть, – мягко возражал на предыдущее утверждение Иван Феликсович. – Я всего лишь напомнил о том, что человек, попадая в ненормальную для него ситуацию и желая поскорее из нее выйти, в приоритет всегда поставит свои собственные безопасность и жизнь. Отсюда – однозначный вывод, что бороться за кого-то ценой собственной жизни не будут девяносто девять процентов людей, но с огромным удовольствием выдадут себя за героя, заочно.
– Странная теория, – кипятился в ответ Григорий. – представлять себя подлецом! Я считаю, что мысли материальны, поэтому, наоборот, если внутри себя ты бросаешься за тонущей в Неве собакой, то и на деле поступишь так же. Я за такой подход, а твой – расхолаживает.
Женщины замерли рядом с мужчинами, а Иван Феликсович крепко задумался. За окнами ночь уже надевала свои непрозрачные, с фиалковым оттенком, одежды, и сквозь них, словно через крохотные иголочные отверстия, пробивались малиново-лимонные искорки ночного Петербурга. Холодно-белый лунный пирог лениво покачивался на невидимых волнах, иногда ненадолго скрываясь за пухлыми клубами облаков.
– Это неправильно, но за собакой, да…– он как будто вспомнил что-то неприятное, резкое как нашатырь. – Неправильно, – снова повторил он, не заметив, как с изумлением переглянулись Григорий, Вера и Ольга.
В двенадцатом часу вечера Иван Феликсович с Верой вышли на широченный, обволакиваемый туманом желтых фонарей и весенней пылью, Мукомольный проспект. До дома было минут сорок пешком, и они наслаждались столь редкой для жителя мегаполиса возможностью размять ноги.
Шероховатая, зудящая от беспрестанного шума машин, темнота поглотила город, когда они достигли круглой площади, в которую торцом врезался их длинный девятиэтажный дом. Он гигантской оправой вывалился на проспект прямоугольными линзами-окнами, предназначенными для художников сверху и магазинными витринами снизу. Две фигурки, держась за руки, юркнули в подъезд, поднялись пешком на пятый этаж и укрылись от ночных уличных призраков за толстой дверью своей маленькой квартирки.