Смирительная рубашка для гениев
Шрифт:
Я НЕС ТЕБЯ НА РУКАХ
– Ангел?..
Аркадий находился в реанимационной больничной палате, но это не была психиатрическая клиника, рядом стояла капельница. Он, не шевелясь, вглядывался в лицо человека, сидящего в кресле напротив его кровати. Слабый свет белой ночи поступал из окна, но как он ни старался, лица сидящего было не разглядеть.
– Ангел, это вы?!
– Что вы так громко? Это же реанимация - больные могут проснуться...
Да, это был Ангел, Аркадий узнал его по голосу.
– Вы давно здесь сидите?
– Не знаю. Для нас, Ангелов, время течет по-другому. Времени по большому счету вообще не существует.
– Аркадий придвинулся ближе, зрение привыкло к темноте, и он уже
– Время и все на земле придумали люди. Все что вокруг вас - условность: стрелку, которая передвигается по циферблату, да и сам циферблат придумали люди для своего удобства. Они же придумали приход старости, люди сами выдумали счет годам... Времени для Ангелов не существует. Но моя задача не разъяснять суть вещей, многие из которых объяснить невозможно, а охранять вас.
– Так вы охраняете меня?..
– в задумчивости проговорил Аркадий.
– Охраняете...
Он некоторое время молча смотрел на Ангела, раздражение отчего-то поднималось у него в душе.
– Если вы помогаете мне, то ответьте, почему меня истязали в психиатрической больнице, почему против меня весь мир, почему ищет полиция и санитары... почему должна страдать моя любимая женщина?! Ответьте почему?!
Ангел, молча, смотрел в глаза Аркадию.
– Почему?
– повторил тот.
– Я расскажу вам притчу, - помолчав, начал Ангел.
– Душа умершего попала на небо. Посмотри отсюда на свою жизнь, - сказал Бог.
– Видишь, через всю жизнь идут твои следы.
– А чьи следы рядом с моими?
– спрашивает душа.
– Рядом с твоими - мои следы, - ответил Бог.
– Ведь я всегда был рядом с тобой, я помогал тебе идти через эту жизнь.
– Скажи, - спросила душа, - а почему вот здесь, в самые тяжелые и страшные моменты моей жизни на земле, только одни следы. Почему тебя не было со мной? Где был ты?!
– Как ты не понимаешь, ведь там я нес тебя на руках, - ответил Бог.
Три дня, борясь с ядом черной мамбы, я находился между смертью и жизнью. Врачи говорили, что организм у меня редкий: другой бы давно отказался жить. В палате возле меня сутками дежурила Анжела. Как я узнал позднее, ей удалось бежать из больницы через морг, теперь, как и я, она была вне закона, ее тоже искали. Жила она на Петроградской, в мастерской у художницы Лизы, подруги Макса. Несмотря на переливания крови, бесконечные капельницы и уколы, у меня начали выпадать волосы по всему телу, кровь шла горлом, слезали ногти и кожа. Анжела успокаивала, что внешность у человека не главное, особенно для мужчины. Я на удивление быстро шел на поправку и уже через десять дней вставал и расхаживал по больнице, а еще через десять дней меня выписали.
А потом мы с Максом, Андреем и Анжелой, собравшись в мастерской у художницы Лизы, думали, что делать. Всем было понятно - нас с Анжелой не оставят в покое, и врачей как-то нужно обмануть...
Это Макс предложил нас похоронить.
Решили хоронить нас с Анжелой для натуральности реализма живьем, чтобы уж ни у кого сомнений не возникло. План похорон был продуман до мелочей. Собирались для моего спокойствия положить мне в гроб и мою толстую тетрадь с последним романом. А Макс, как человек оригинального умосложения, обещал снабдить нас с Анжелой фонариками и средствами связи, подбросив нам мобильные телефоны, по которым мы смогли бы, лежа каждый в своем гробу, поболтать между собой, заказать пиццу с доставкой, связаться с Максом или вообще с кем угодно - все было бы не так скучно ждать, пока отроют. А когда все убедятся, что мы под землей, Андрей с Максом ночью пришли бы с лопатами, откопали нас. И все вышло как нельзя лучше.
Так бы и сделали, но у меня, как назло, разыгрался страшный насморк, и я испугался, что в самый торжественный момент прощания со мной, усопшим, могу не удержаться и чихнуть в гробу или расчихаться от пыли, когда крышку уже заколотят, стукаясь в нее лбом и смущая прощающихся. Потом были предложения сделать мою куклу, а Анжелу для натуральности закопать живьем одну. Но тут уж я запротестовал, категорически заявив, что одну я ее в могилу отпущу только через мой труп. Поэтому решили делать наших двойников. С дублерами пришлось повозиться. Лиза создавала наши головы из папье-маше, стараясь добиться фотографического сходства с оригиналами. Сделает, раскрасит... Нет, не похоже!
– и сминает неудачную морду сильными руками ваятельницы. В конечном итоге старания ее не прошли даром, и она сделала замечательную голову Анжелы. "Это моя лучшая работа, - говорила Лиза, то так, то этак вертя голову в руках.
– Лучшего у меня ничего не будет". И в последний момент даже отказалась класть ее в гроб. Еле уговорили, пообещав темной-претемной ночью отрыть дивное творение. Но Лиза понимала, что это неправда и, глядя, как ее детище уходит навсегда в землю, плакала на наших похоронах натуральнее всех.
А полосу удавленницы на шее Анжелы нарисовали для прикола, на этом настоял Макс; он даже водил Лизу в криминалистический морг, где работал у него знакомый фотограф Сергей Подгорков, показывать удавленников, чтобы натуральнее выглядело. Иначе, отчего она умерла, а так понятно - от несчастной любви и умерла.
Но Макс по задуманному плану все-таки сунул мне в гроб свою старую трубку, хотя и уверял, что не заряженную.
А памятник двух обнявшихся Ангелов случайно обнаружил Андрей. После того как решили нас хоронить, он зашел в кладбищенскую мастерскую и вдруг среди плит увидел дивной красоты и достоверности памятник, изображавший двух Ангелов. Памятник оказался бесхозный, заказал его человек в черном со шрамом на щеке, говорили, принес фотографии, просил добиться максимального сходства, оплатил работу, а за заказом не явился.
В смерти нашей вообще все складывалось как нельзя лучше.
Так мы умерли, окончательно покончив с прошлым, и хотя даже спустя год волосы на моей голове так и не отросли, зато наросла новая кожа на лице, но я стал мало походить на себя прежнего. Правда, Анжела говорит, что мне так даже лучше. Мы живем с Анжелой душа в душу в психиатрической больнице. Не на отделении, а в квартире, выходящей дверью в больничный коридор. Сначала мы снимали маленькую комнатушку, в которой раньше жили гастарбайтеры. Всемирный кризис и голод выгнали их обратно на теплую родину. А потом, когда умерла старушка, переселились в ее комнату на правах хозяев, оформив ее через взятку управдому. Новые документы нам достал Вахромей-электрик от умерших сумасшедших, так что по документам мы носим другие имена, и никто нас теперь не найдет. Анжела устроилась бухгалтером и получает немалую зарплату. А я работаю охранником в частном охранном предприятии. Начальство меня хвалит за то, что я не пью на работе, как другие охранники.
Литературу я не бросил и продолжаю писать роман о своей жизни и приключениях в толстой тетради, которая прошла со мной психиатрическую больницу, и которую мне удалось сохранить даже в самые трудные дни.
А недавно я стал делать вылазки на отделение, где лечат чисел. Переодевшись в больничную пижаму, я брожу по коридорам, прикидываясь числом, и пытаюсь завербовать в тайное литературное сообщество сторонников среди вольнодумных больных. Но мне это удается плохо: на мои уговоры поддаются немногие, им спокойнее и удобнее оставаться числами. Но некоторые слушают с интересом и вниманием. У меня даже появились последователи. Они ходят за мной по психбольнице и с интересом слушают, что я говорю. А недавно один санитар, известный своей жестокостью, поговорив со мной, бросил на пол резиновую дубинку, сорвал халат, растоптал его и тоже теперь ходит за мной в простой больничной пижаме, втихаря записывая все, что я говорю. Последователей у меня пока немного - всего двенадцать, но я верю, что придет время, когда все начнется заново, с чистого тетрадного листа, и тогда вначале будет Слово.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
– Проходите, пожалуйста, - Алексей Алексеевич в белом халате распахнул дверь, пропуская меня вперед.
– Это честь, что на экскурсию в наше отделение пришел писатель. Вы собираетесь писать о психиатрии? Очень рекомендую ознакомиться с книгой видного психиатра начала двадцатого века Каннабиха "История психиатрии", очень поучительная книга.
– Я знаю эту книгу, - сказал я, застегивая на ходу верхнюю пуговицу докторского халата, который мне выдали при входе на отделение.
– Психиатрия, на мой взгляд, самая мрачная страница в истории человечества.