Смотреть кино
Шрифт:
Я встретился с режиссером Ли Чанг Донгом в старом корейском доме — такие еще есть в Верхнем Сеуле. Странное впечатление — после того как вместе с Пак Чан Уком вообразили себе город будущего: тут — ателье старинных одежд, сшитых вручную, при случае может послужить и рестораном. Ли Чанг Донг тоже вполне мог бы быть актером: высокий, с правильными чертами лица, очень черноволос. Он пришел с женой, прелестной и изящной. Все то время, что мы с ним беседуем, она старается держаться в сторонке и только наливает в наши чашки зеленого чаю.
Ли Чанг Донг еще и писатель, и проблема выбора
Ли Чанг Донг рассказывает, как он пришел в кинематограф. Сначала преподавал литературу в провинциальном лицее, потом работал ассистентом, в Киноакадемии не учился. Когда я спрашиваю его об определенной публицистической ангажированности фильма «Оазис», его реакция полна понятного скепсиса:
— Кинематограф не сможет изменить отношение корейского общества к неполноценным членам. Все, на что я могу надеяться, — это на мимолетное сочувствие. Это все равно что разделить со свечой ее пламя, зажигая поблизости от нее все новые и новые свечи.
В сущности, «Оазис» — довольно мрачный фильм. Мало эпизодов, снятых на натуре, тона преобладают синие, зеленые, фиолетовые. При этом, несмотря на наличие отдельных жестоких сцен — например, когда юный преступник насилует девушку, которую сам называет «принцессой», — общее впечатление скорее — ощущение текучести быта, обыденности жизни.
— Феминистская критика упрекала меня за эту чрезмерно натуралистичную сцену с девушкой-калекой, изнасилованной слабоумным придурком. Только вот ведь поистине никому не пришло в голову задаться вопросом: а в мире нормальных людей влюбился бы кто-нибуць в такую женщину?
Я напоминаю ему о другой сцене насилия, когда парня приводят в полицейский участок. Его семья обсуждает, какую компенсацию ей предстоит выплатить семье жертвы. Пустое длинное помещение, и вдруг на крупном плане — девушку охватывает приступ конвульсий, и она, катясь в инвалидной коляске прямо на стену, бьется об нее головой.
— Больше всего я стремился к тому, — говорит Ли Чанг Донг, — чтобы показать настоящую жизнь. Снятые кадры — это образ реальности, но при этом в большинстве случаев, едва лишь в кинозале гаснет свет, зритель видит все что угодно, только не реальную действительность.
Наш разговор касается коммерческого кино, и я напоминаю ему рассуждение Аббаса Кьяростами о фильмах, снятых в Голливуде, — его они «утомляют». Ли Чанг Донг выражается еще радикальнее:
— Когда я выхожу из зала, посмотрев какой-нибудь такой фильм, у меня всегда чувство, будто меня нагло одурачили.
Мы идем по улице под ледяными порывами ветра. Я замечаю, что прохожие оборачиваются, чтобы посмотреть на Ли Чанг Донга и его жену, быть может думая, что узнали супругов-актеров. Ли Чанг Донг — один из редких современных режиссеров, крепко связавших свое творчество с жизнью. Каждый миг бытия он вышивает узор своего воображения нитями реальности.
Я очень хотел встретиться с женщиной-режиссером Ли Чонг Хянг с тех самых пор, как посмотрел ее фильм «Чибыро» («Возвращение домой») — полутрагичное, полуозорное размышление о старости, предельно простым
Мадемуазель Ли Чонг Хянг поразила меня своей молодостью и юмором. Кажется, она еще не вышла из возраста студентки университета — именно там она изучала киноискусство и французскую литературу. Она ходит с ранцем, в котором носит документы, книги, а главное — там коробка с дюжиной карандашей. Мы беседуем, а перед нами — чашки с зеленым чаем, амброзией Кореи.
— Кто же обратил вас к кинорежиссуре?
— Когда мне было пятнадцать лет, я посмотрела фильм Джона Гиллермина «Вздымающийся ад». В тот же самый миг я влюбилась в Пола Ньюмена! В те времена в Корее женщине и представить было невозможно стать кинорежиссером. У меня была такая смутная мечта, я хотела делать фильмы, но даже представления не имела, как мне этого добиться. В феврале 1979 года знаменитый режиссер Хак Ил Джонг умер, и тут я решила, что стану режиссером, у меня было такое чувство, что сменить его должна именно я.
— Вы встречались с Хак Ил Джонгом?
— Я никогда не была знакома с ним лично. Но горжусь тем, что родилась с ним в один день.
— Какое занятное совпадение, а может ли оно стать сюжетом для фильма?
— А что уж совсем поразительно — это что и с вами мы тоже родились в один день! Я изучала французскую литературу в сеульском университете Соганг. А потом — киноискусство в Академии в Мёнгдонге и училась в той же академии, что и Пак Чан Ук. Господин Пак начал с изучения философии. Разве не необычно, что и господин Хак Ил Джонг, и вы, и я — мы все родились в один день?
— Должно быть, именно это на корейском называют «инён»!
Мне очень нравится то понятие, которое корейский язык выражает словом «инён», оно означает одновременно и родственную симпатию, и предопределение. Мне кажется, именно этого я и жду от корейского кино — достоверной свободы, иного способа видеть мир. Чего-то такого, о чем женщина сумела бы сказать лучше, чем мужчины. Ли Чонг Хянг рассказывает о своих годах учения в Киноакадемии, о постановке своего первого короткометражного фильма и о долгих годах ожидания.
— Побеседуем о «Чибыро», если не возражаете, поскольку это единственный ваш фильм, который я смог найти.
У мадемуазель Ли вырывается смешок, в котором нет никакой претенциозности.
— Тогда вы видели почти все! Я сняла только два фильма — «Art Museum by the Zoo» и «Чибыро».
— В «Чибыро» оригинальный сюжет, это отношения бабушки с внуком. Почему была выбрана такая необычная тема?
— Я написала сценарий еще до того, как стала режиссером. Моя бабушка поселилась здесь задолго до моего рождения, и мы жили вместе с ней до самой ее смерти. Она умерла еще до того, как я успела завершить этот фильм. Я обещала себе, что мой первый фильм расскажет историю моей бабушки.