Смотрите, смотрите внимательно, о волки!
Шрифт:
Есть профессии хотя бы одной стороной соприкасающиеся с архетипом волхва.
Речные капитаны, где бы они ни были, — за Сталина все. И на Ольхоне, и на Северной Двине, и на Оби, и на Васюгане. В Новой Уде (река Ангара) речной капитан Орленко впёр почти на вершину священного Кит-Кая громадную мраморную глыбу — на то место, куда взбирался Сталин в 1903 году.
Полярники — тоже за Сталина.
Шаманы — тоже.
Кузнецы, дальнобойщики, астрономы, геологи — всё это люди преобразующих специальностей — отблеска первопрофессии древних жрецов.
Проще говоря, все эти частные проявления одного древнего архетипа: кузнеца. В чем заключалась
Выявив преобразующее действие профессии речных капитанов, я долго полагал, что они от культа воды. Дескать, на воде, вот и набираются. Но те же рыбаки, которые всё делают то же самое, что и капитаны, к Сталину равнодушны. Потому что у них цель — добыча, а у капитанов — путь. Не стихия воды, а стихия Земли. То, что они, желая усовершенствоваться, перенапрягаются, скажем, в бурю и узнают слово — это одно. А путь, как частица планеты, частица целого — другое.
Даже само слово капитан (КП-ТН) — «тайна top-вершины», «тайна пика», указывает на высшее предназначение капитана — знание Пути.
Капитаны — это от культа Земли. Этим объясняется и то, почему капитаны речных паромов тоже в состоянии постичь Сталина. Хотя казалось бы, паром вообще не прокладывает путь. Но паром издревле — священное место. Это не из-за конструкции судна. Паром потому святое место, что устраивается на пересечении двух древних дорог—сухопутной, которая идёт, подлаживаясь, по меньшей мере, под рельеф, и реки — русло которой тоже предопределено свыше. Бросается в глаза, что на всех местах ссылок Сталина — паромы. На всю громадную Иркутскую область всего четыре парома, один — у Сталина.
Проще говоря, достаточно опрашивать людей об отношении их к Сталину и уточнить те профессии, которые составляют их жизненный опыт, — и можно выявить всю Воргу, все ступени посвящения.
С помощью опросов можно выяснить даже апостолов — священных животных.
Лабытнанги. Это на Оби, сразу за Полярным кругом. Уральский филиал Академии наук. Зелёная Гора. Меня туда пустили пожить в пустующий отсек. Бесплатно. Спасибо огромное директору-немцу (русскому), фамилию, увы, запамятовал. Сотрудников филиала демократы разогнали, но четверо всё-таки остались. Восьмиквартирник на территории филиала. Через деревянную стенку два кандидата наук — один преклоняется перед Сталиным, а другой — его ненавидит. У обоих дед с бабкой из репрессированных, потому и в Лабытнанги прижились. Всё у них одинаковое, даже должности — заместители директора. Оба — орнитологи. Но ненавидящий Сталина изучает мелких пичуг, а способный оценить Сталина — соколов.
Вот вам и явление на Ворге сокола.
Хотя я о соколе узнал совсем из другого источника. Их много этих источников. Начните разгонять тьму из «мёртвых пространств» — и увидите.
Это я так, к слову. Афанасий Черных был охотником, соколы тогда у Сольвычегодска были, мог наблюдать. А у лабытнангского «сокольника» фамилия — Пасхальный.
Совет волхвов
В очередную поездку в Сольвычегодск удалось обнаружить такие сведения — совершенно удивительные, — которые позволяют утверждать, что во время Сольвычегодской ссылки Сталина в деревне Пожарище собрался Совет волхвов разных народов — в связи и по поводу Рубки, тогда ещё не Сталина, а Кобы.
А если не волхвов, которые ещё в «пустыне», то знающих слово. Слово «волхв» употребляю исключительно для простоты и краткости.
Совет знающих слово.
Конспирацию волхвы смогли соблюсти мастерски: из цивилизованных этого Совета не заметил никто. Ни царские жандармы, обязанностью которых было следить за Сталиным. Ни попы, которым шло специальное финансирование по линии Стефано-Прокопьевского «просветительского» братства, специально утверждённого для удушения Культа Девы. Ни музейщики всего советского периода — хотя дети свидетелей живы и помнят поведанные им детали.
Обнаружить мне удалось сведения о пятерых участниках Совета. Шестого предполагаю — вернее, уверен, что он присутствовал, не мог не присутствовать. Есть намёк, что были и ещё участники, но кто, я пока не знаю.
Итак, первый — это сам тридцатилетний Сталин, тогда ещё Коба. Участники Совета называли его Рубка, Великий Посвящённый. Да и сам Сталин знал, что он — Предречённый.
Второй — Афанасий Черных, дворяк, пришёл неизвестно откуда, и вообще фамилия его не Черных. (Дворяком в Архангельской области называют человека, который, женившись, перешёл жить в дом жены; при желании он принимал фамилию жены.) Что интересно, прошлое Афанасия Черных, по воспоминаниям, было для разговоров запрещённой темой.
Третий — купец Некрасов. В книге «Сталин: культ Девы» я подробно показал, что продолжительные отлучки Сталина из Сольвычегодска, для политссыльного совершенно невозможные, могут быть объяснены только тем, что жандармы получали взятки. К тому же, Сталин в Сольвычегодске жил явно не на 7 рублей 40 копеек, которые выплачивали ему на содержание жандармы — сани до Пожарищ, шуба, казино, платная библиотека…
Средства шли явно не от большевистской партии или какой иной организации, с которыми соприкасался Сталин: несколькими годами позже Сталин в письмах чуть ли не криком кричал, умоляя выслать в Курейку хоть немного денег на еду. Если получил тогда, то какие-то крохи. В Курейке Сталин попросту голодал. Сами понимаете, не до казино (если б оно там было). Весь срок кричал. А ведь ко времени Туруханской ссылки Сталин в партии занимал более высокое положение, чем перед ссылкой в Сольвычегодск.
Шуба, сани и отлучки предполагают, что некий купец не жалел на Сталина денег. И этот купец был третьим (кроме самого Рубки и двухметрового чеченца-охранника) во время поездок в Пожарища. И точно, уже на следующий день, после того как я привёз в Сольвычегодск экземпляры «Культа Девы», мне сообщили фамилию того «вычисленного» мной купца: Некрасов. У него две дочери: одна перебралась в Москву, другая — в Питер.
Ну и самое главное, чем в последний тур обогатился: Сталин с Некрасовым постоянно ходили вместе на охоту. Или, якобы, на охоту. Словом, брали ружья, входили в бескрайнюю Архангельскую тайгу — и исчезали из поля зрения.