Смотритель. Часть 2
Шрифт:
– Да здравствует Председатель, – крикнул я, – Земля, Палестина, семнадцатый век, – и всё закружилось в вихре времени.
Через какое-то время я открыл глаза и увидел, что стою в таком сооружении, как и Стоунхэндж, только изготовленном из деревянных брёвен. Это даже не бревна в истинном понимании этого названия, а толстые и кривые палки какого-то дерева. Похоже, что это был временный приемо-передатчик, который без труда собирался и также без особого труда раскладывался, не оставляя следов нашего присутствия на Земле.
Около приёмника меня поджидали два человека в темных плащах. Я пошёл к ним с приветственным жестом поднятой вверх правой руки, но был остановлен коротким как выстрел словом:
– Пароль!
– Какой
– Пароль, – снова требовательно сказал один из незнакомцев, а второй навёл на меня палку, на конце которой сверкнуло что-то стеклянное.
– Легкомыслие может дорого стоить, – подумал я, – хотя пароль мне сообщали, но я совершенно выпустил его из вида и забыл о нем. Причём, мне сообщили три пароля, по времени и месту моего следующего прибытия. Что делать, что делать? Скажи я не тот пароль, у этого в чёрной хламиде рука не дрогнет Ему один хрен, что абориген, что посланник Председателя. Не возвращаться же мне назад, чтобы уточнить пароль. И на бумаге ничего не напишешь, потому что бумагу ещё не изобрели, а клочок бумаги может навести на изобретение её раньше времени. Вы даже представить себе не можете, во что может вылиться преждевременное изобретение бумаги. Политики начнут читать речи по бумажке, писатели появятся, начнут записывать всё, что происходит и уже не будет возможности наврать соплеменникам с три короба, чтобы тебя избрали новым вождём. Но ведь можно и на бумаге наврать с три короба и тогда, сколько ни говори правды, никто не поверит, ни единому слову и не изберут тебя вождём, и даже Председателю не удастся вразумить тех, кого он создал по образу своему и подобию, кроме как наслать на них стихи или болезни.
И тут я вспомнил пароль.
– Содом.
– Гоморра, – ответил человек в темной одежде и поклонился, – добро пожаловать, брат, давно тебя ждём.
Он схватил меня за плечи и стал радостно трясти, как будто любимого родственника, которого не видел лет сто, а, может и больше и приезда которого ждал с нетерпением.
– Просыпайся, – Василь Василич тряс меня за плечи и смеялся, – ну и рыбак, три часа просидел и ни одной рыбы не поймал, да ещё заснул. А тут у тебя уютно, как в экзотическом номере самой дорогой гостиницы, приближенной к природе и естественной жизни. Зато я рыбы наловил. Пойдём готовить обед, покушаем, а потом будем готовиться к вечернему лову.
Княгиня
Солнце было ещё высоко, но уже клонилось к закату, увеличивая тени от деревьев и умиротворяя всё вокруг. Птицы отдыхали в своих гнёздах и даже комары куда-то попрятались, готовясь к ночным вылетам за дурной кровью рыбаков и охотников.
Приготовление ухи дело в общем-то простое. Василь Василич поймал довольно крупных окуньков и двух судачков. Чисто для ухи. Как будто выбирал, какую ему рыбу ловить. Окуньки были по пять рублей и весом грамм по восемьсот, судачки под стать им чуть поболее килограмма каждый. Можно, конечно, было их выпустить, как намекают рыбаки в телевизионных передачах, но зачем тогда ездить на рыбалку и ловить рыбу. Рыба – это пропитание человека, и он должен её ловить на потребление сразу или для заготовки на будущее. Иначе и на рыбалку нечего ходить.
Пока Василь Василич потрошил рыбу, я начистил картофель, порезал лук и приготовил заправку из сушёной моркови, перца, соли и различных травок.
Вдвоём работа спорится и уже весёлый котелок с картофелем сказал нам о том, что пора запускать рыбу. Уха сварилась довольно быстро. Никакой водки. Хотя в котелок плеснули грамм пятьдесят и затушили головёшку, чтобы отбить тинный привкус от речной рыбы.
Обедать пошли в мой естественный шалаш, где я проспал всю рыбалку. Вечером ещё предстояла рыбалка, поэтому и обеденная уха нами потреблялась как рыбный суп.
В чем отличие ухи от рыбного
После еды мы прилегли на лежанки из сена и закурили. Вот что значит эйфория, когда плотно кушаешь на свежем воздухе и вытянешься на пахучем сене в непосредственной близости от реки.
– Василь Василич. – спросил я, – а вы когда-нибудь любили? Чтобы вот так, по-простецки, грабить так банк, а спать так с королевой?
Молчание моего спутника было длительным. Мне даже показалось, что он вообще не будет отвечать на мой вопрос, а возможно, попросту уснул, разморённый едой. Всё-таки немолодой человек. Устал. А тут такая расслабляющая обстановка.
– Любил, – вдруг сказал Василь Василич. – но это было так давно и кажется, что этого вообще никогда не было. С другой стороны, за это нужно сказать спасибо революции. Если бы её не было, то и у меня не было бы никаких воспоминаний, которые можно писать на розовой бумаге.
– А революция здесь при чём? – спросил я. – В революцию вам было лет намного меньше, чем мне сейчас.
– Это вы сейчас равноправие воспринимаете как нечто собой разумеющееся. – сказал мой собеседник. – хотя и сейчас сословные различия есть и никуда не делись, но это всё завуалировано. а раньше это было ярко выражено. Мои предки из крестьян. После отмены крепостного права перебрались в город и устроились работать на мануфактуру. Я был уже вторым городским поколением, но только после революции мы перебрались из тесных общаг, потеснив буржуев в многокомнатных квартирах.
Я хмыкнул, представляя, как это всё происходило, основываясь на описаниях этого процесса оставшимися в живых писателями и теми, кто сгинул в лагерях, но написанное ими так и не смогло быть уничтоженным, несмотря на все усилия ВЧК. Как живой стоит перед глазами профессор Преображенский и домком товарищ Швондер с группой товарищей.
– Я знаю, почему ты хмыкнул, сказал Василь Василич. – Всякое бывало. Только квартиры к моей истории отношения не имеют. Мы, дети рабочих и крестьян, получили такие же гражданские права, как и все. Но для этого многие люди должны были поступиться своими исключительными правами, дававшимися им по праву рождения или, были заслужены предками. Я тоже слышал красивые сказки про декабристов, которые боролись за то, чтобы всех людей сделать богатыми или чтобы все люди были дворянами. Но такого не бывает и быть не может даже в сказках. А ты знаешь, что когда проводилось следствие по восстанию на Сенатской площади, то начальник Охранного отделения генерал-адъютант Бенкендорф Александр Христофорович сказал руководителям восстания:
– Господа, вы заявляете, что боролись за свободу крепостных крестьян. Поднимите руку, кто из вас освободил своих крестьян. И в отношении него сразу будет прекращено дело.
Ни один не поднял руку. Да и как бы господа смирились с тем, что рядом с ними будут новые господа из вчерашних крестьян или ремесленников? Только что человека пороли на конюшне за мелкую провинность или брали его невесту на пробу по праву первой ночи, и вдруг он в благородном собрании с тросточкой, и она в кринолине? Не смешите меня. Такое неравенство стирается только кровью. Химики не придумали ничего другого. Тут только смена режима в стране и Конституция, которая уравнивает в правах всё население страны. Иного пока не придумано. Даже в той стране, где есть Конституция и в ней записаны права граждан, нельзя давать гражданам проявлять эти права. Начнётся восстание и уравнивание прав будет проведено кровавым путём. Если власть будет соблюдать Конституцию, допускать смену выборной власти и готовить граждан в выборные органы для управления государством, то такая страна имеет перспективы на долгое и мирное развитие и превращение её в страну, ценности которой являются примером для других стран.