Смотритель. Книга 2. Железная бездна
Шрифт:
Фехтовальщика создавал Галилео.
Галилео был в замке.
Он сидел сейчас на том самом кресле – именно из его серебряной спинки бил поток Флюида, порождавший Фехтовальщика.
Мне надо было добраться до Галилео и помешать ему.
Я не знаю, ощутил ли он мою мысль. Но когда я повернул на лестницу, ведущую вверх, мне показалось, что гнавшийся за мной Фехтовальщик заспешил. Он стал кидать в меня свои пики чаще – и чуть не попал мне в голову одной из них. Но в спешке он целился хуже. Мало того, ему приходилось подбирать свое оружие
Потом Галилео решил действовать иначе – и Фехтовальщик, перестав швыряться своими железяками, стал меня просто догонять. Я к этому времени уже устал, и возводимые мной преграды из Флюида сделались такими зыбкими, что почти его не задерживали. Поэтому я перестал тратить на них время – и побежал вперед как можно быстрее.
Дверь в покои Галилео была уже видна – а топот за моей спиной становился все ближе. И тут мне пришла в голову жуткая мысль. А если дверь в его комнату заперта? Остатка моих сил вряд ли хватит на то, чтобы еще раз протиснуться сквозь стену.
Страх и истощение произвели в моей голове странную реакцию. Я словно бы сдался какой-то грустной и безнадежной силе, отступился. Наверно, подумал я, это моя судьба – быть призраком…
И тогда вокруг меня волшебно засиял лунный свет, и я вспомнил, что бояться мне нечего, ибо я могу все.
Я даже не потрудился проверить, открыта ли дверь в комнату Галилео – а просто поднырнул под нее, как под низко растущую ветку (я пытаюсь подобрать точное сравнение – дело было не в том, что дверь стала похожей на ветку дерева, а в том, что именно такого рода усилие мне потребовалось, чтобы оставить ее за спиной, и это было совсем не то, чему учил меня Менелай).
На миг я увидел озаренных голубым лунным светом медиумов, сидящих вокруг baquet – и пустое кресло в стенной нише. Оно стояло точно напротив меня. А потом лунный свет померк, медиумы исчезли, мир снова сделался ярким и четким – а в кресле возник мрачно глядящий на меня Галилео.
Я пошел на него, еще не зная, что сделаю. Но в этот момент дверь за моей спиной вылетела от страшного удара, и инстинкт заставил меня отшатнуться в сторону.
Это движение спасло мою жизнь – и погубило Галилео. Летевшая мне в спину пика вонзилась ему в грудь. Удар был таким сильным, что пригвоздил его к стене вместе с креслом.
Я обернулся и увидел в дверном проломе Великого Фехтовальщика. Он занес в воздухе еще одну пику, держа ее сразу двумя левыми руками, замер – и стал медленно валиться на бок, распадаясь на части.
Мне казалось, что я наблюдаю чей-то улетучивающийся кошмар. Руки и ноги Фехтовальщика высвобождались из-под огромной белой маски – и исчезали из нашего мира, словно бы возвращаясь к просыпающимся сновидцам. Грубое железное оружие Фехтовальщика рассыпалось в ржавую пыль – и я увидел, как ее уносит ветром в пустыню, а белая маска, упав на лед, оказалась совсем маленькой…
Я не успел
От Великого Фехтовальщика не осталось ничего вообще.
Я повернулся к Галилео. Он был еще жив – но умирал. Железная пика пробила ему легкое – каждый раз, когда он вдыхал, я слышал ужасный свист. Но в его глазах не было ни боли, ни страха.
– Ты пришел с Ветхой Земли? – спросил я.
Он кивнул.
– Зачем ты хотел убить меня?
– Дело… не в тебе… дурак… – сипло ответил он. – Этот мир… абоминация… страшный грех… мерзость…
– Что мерзость? Идиллиум, где ты жил столько лет?
– Нет… последний поворот… храм не может существовать… Месмер… святотатство… Мы должны… исправить ошибку…
– Кто «мы»?
В ответ Галилео захрипел, и на его губах запузырилась кровь, а глаза стали закатываться. Склонившись над ним, я повернул его лицо вверх и спросил:
– Леди Гага… Кто она?
В его глазах появился странный блеск. Он опять захрипел, заклокотал – и я с ужасом догадался, что Галилео смеется.
– Ты… ты не узнаешь… никогда…
Его веки закрылись.
Я понял, что он больше их не откроет – и меня пронзил укол жалости. Это ведь был мой старый Галилео. У меня на глазах умирал мой ближайший друг и наставник – и то, что я про него узнал, еще не успело вступить в химическую реакцию с моей давней привязанностью и любовью.
А потом я увидел, чем Галилео был на самом деле.
Конечно, просто облаком Флюида. Между нами не существовало бы никакой разницы, если бы местом, откуда пришло это облако, не была Ветхая Земля. Флюид, сгустившийся в Галилео, обязан был вернуться назад – и некоторое время я мог следить за его траекторией и судьбой.
Я ощутил где-то далеко за спиной Галилео неимоверно тяжелый черный шар, висящий вне нашего мира, – и сразу решил, что это и есть Солнце Абсолюта, упомянутое Алексеем Николаевичем. Шар этот был похож на черный Сатурн – его окружало кольцо рассеянного света, которое изгибалось под прямым углом, как лихо заломленное поле шляпы, – и одновременно продолжалось внизу…
Я никогда не видел ничего подобного. Но именно так Галилео переживал свою смерть: я знал это, ибо видел содрогания Флюида, все еще притворявшегося его сознанием. Почти как Фехтовальщик, распавшийся на куски чужих снов, Галилео умирал через какой-то темный кошмар своего мира.
Словно песок в часах, он заструился прочь из Идиллиума – и начал осыпаться в это черное зияние. При этом он как бы разделился на два ручейка – все, что было в нем доброго и светлого, падало на верхнюю часть черного Сатурна, а темное и злое – на нижнюю, под сверкающее заломленное кольцо.
А потом Флюид открыл мне последнюю тайну: никакой разницы между низом и верхом черного Сатурна не существовало. То, что я наблюдал, было просто идеей Чистилища, помноженной на отпечаток неведомых мне ужасов Ветхой Земли.