Смотрящие в бездну
Шрифт:
Наружу. Прочь, прочь отсюда, как можно скорее.
– Я могу идти, Отче?
– С тобой точно все в порядке, Маркус?
На мгновение юноше показалось, что лицо священника исказилось, передернулось в сизой дымке и опять стало разложившимся; как правая часть его медленно стекала вниз с остекленевшим глазом, собираясь в зеленовато-синее папье-маше.
Маркус моргнул. Лицо было на месте в привычном виде.
– Точно, Отец Виктор. Я могу идти?
– Можешь. Но перед уходом лучше зайди в сестринскую палату,
«А могло сердце», – подумал Лейн.
– Слушаюсь, Святой Отец.
– До встречи, Маркус. Надеюсь, ты действительно в норме.
«Я тоже», – подумал юноша, но не ответил. Через полминуты он галопом мчался по лестнице вниз, не дожидаясь лифта. Через полторы минуты он вылетел наружу, словно за ним гнались адские гончие, а потом выдохнул, опершись ладонями на колени и сразу же зашипев от боли.
Только сейчас он обратил внимание на свою правую ладонь, на которой уже вздулся внушительный волдырь, как после ожога.
– Что за херня? – прошептал он себе под нос, внимательно изучая руку. – Этого дерьма мне еще не хватало.
В очередной раз, закатив глаза, и поймав себя на мысли, что он слишком часто это делает, Маркус поймал автобус и добрался до своей квартиры. Обработав рану, он, не раздеваясь, упал на кровать и заснул.
И сон его был спокойным.
Как был спокойным сон Саймона Деннета, у которого язв на лице стало на порядок меньше, а кожа приобрела розоватый оттенок.
Пускай и ненадолго.
***
Цифровые настольные часы фирмы «Sony» показывали четыре минуты девятого после полудня, когда Маркус Лейн открыл глаза и тупо уставился на красные цифры с мелькающим двоеточием между ними.
Он моргнул два бесконечно долгих раза, балансируя на границе сознания и сна, после чего шлепнул себя рукой по щеке, сел на край кровати и несколько мгновений тупил в стену, окончательно приходя в себя.
Солнце уже скрылось за макушками многоэтажек и догорало желто-красным огоньком заката. Маркус подошел к окну и раскрыл его нараспашку: город дышал свежестью, медленно нарастающей ночной прохладой.
Лейн пошел в ванную. Проходя мимо зеркала, он увидел лицо. Свое лицо. И было этому необычайно рад. Он потянулся рукой к крану и тут же зашипел от боли, схватившись за изувеченную руку; холодная вода брызгала в разные стороны и возмущенно шумела, потревоженная понапрасну.
Значит, не пригрезилось, подумал юноша, набирая воду в подставленную под струю ладонь, согнутую лодочкой.
– Значит, не пригрезилось, – повторил он, глядя на свое отражение в зеркале. На щеках уже проступила щетина, хотя брился он этим утром. Лейн поскреб щеку пальцами, закрыл кран и вышел в комнату.
Его жилище было относительно скромным, и, скорее, приближалось к спартанскому: однокомнатная квартира, в которой была махонькая кухня, уборная и спальня. Телевизора не было – вечера Маркус коротал за изучением библейских текстов, чтением беллетристики и игре на гитаре. Иногда – бестолково шатался по окружающим кварталам, заглядывая в витрины магазинов.
Стены спальни были обвешаны плакатами с эмблемами рок-групп. Никаких портретов – не сотвори себе кумира. В правом углу, за кроватью, стояла электрогитара с усилителем, на деке, обняв гриф, лежали наушники, шнур которых был воткнут в гнездо внизу инструмента.
Маркус вновь посмотрел на свою руку, выругался, перекрестился, опять выругался и ушел на кухню, сварив себе крепкого кофе. Здоровой рукой диакон покрутил ползунок, выставляя его на цифру «восемь» (максимум), после чего нажал большую кнопку, горящую зеленоватым светом. Кофемашина загудела, перемалывая зерна, пару раз щелкнула и начала наливать напиток.
Юноша повернулся к шкафу, стоящему за спиной, открыл верхнюю полку, достал оттуда бутылку с виски, хлюпнул немного в чашку, добавил меда, который вытащил из холодильника, после чего вернулся в комнату, поставил чашку на стол и подошел к книжному шкафу.
Его здоровая рука плавно пробежалась по корешкам и остановилась на одной массивной книге с толстым кожаным переплетом и тиснеными буквами: «Malleus Maleficarum». Ловко ухватившись за верх, парень вытащил книгу, перехватил поудобнее, и вернулся к креслу, стоящему возле кровати. Включил лампу, сделал пару мелких глотков и открыл книгу.
Ночь будет длинной, думал он, но ошибся. Сон сморил его через двадцать минут.
4
Дверь в лекционный кабинет открылась без особого труда, как и в первый раз. Юноша мягко толкнул ее ногой, после чего поддержал плечом и неуклюже вошел в кабинет.
Над его местом вновь нависал Эдвард Беккер, что-то залихватски рассказывая Элари, активно при этом жестикулируя. Маркус закатил глаза и неспешно двинулся. Он мягко постучал Эдди кончиками пальцев по плечу.
– Это мое место, – спокойно сказал он. Эдвард ответил, не оборачиваясь:
– И что?
– А это значит, что я тут сижу. Логично, не правда ли?
– Ну, ничего, подождешь, – бросил Беккер, осклабившись через плечо.
Маркус спокойно поставил свой дипломат возле парты, после чего взял здоровой рукой Беккера за предплечье и уверенно повернул к себе.
Эдди Беккер не любил, когда его трогали незнакомые люди. Тем более, он не любил, когда его трогали какие-то типы, которые ему не нравились своей вылизанной внешностью и слащавой, педиковатой мордой. Он развернулся и дернул рукой, но хватка святоши оказалась чуть более уверенной, чем Эдди ожидал.
– Я тебе понятным языком сказал – отвали, – зло бросил парень, глядя на юного диакона, который смотрел прямо ему в глаза.
Маркус измученно улыбнулся, чувствуя, как боль начинает пульсировать в его голове, а Дар медленным и ленивым ручьем, не таким прытким, как обычно, словно отравленный и загрязненный, густой и плотный, двигается из его левой ладони, сквозь кофту в тело Эдварда Беккера.