Смотрящие в бездну
Шрифт:
Элари нахмурилась.
Забрав нужную распечатку, она вернулась домой, всю дорогу проведя где-то глубоко в своих мыслях.
***
Воспоминание рассеялось, когда рядом скрипнул стул – на соседнее место опустился Маркус. Он вернулся из коридора, держа в руке пластиковый стакан с водой. Приняв обезболивающее и опустошив стакан, молодой диакон еще раз поблагодарил Элари и протянул ей пластинку с таблетками. Девушка заметила, что правая кисть Маркуса плотно забинтована, но сквозь повязку все равно проступали какие-то желтоватые пятна, похожие на заживляющую
– Что-то серьезное? – спросила Элари, кивнув на руку диакона.
– Да так, ожегся, – ответил Маркус, пожав плечами.
Вместе с уколом какого-то чувства, отдалено напоминающего сомнение, Элари ощутила кислый вкус на языке, будто откусила половинку сочного лимона, и ей тоже захотелось выпить стакан воды. А лучше целую литровую бутылку, предварительно бросив туда пару ягод малины, чтобы это странное наваждение точно прошло и больше никогда не возвращалось. Она не стала расспрашивать Маркуса о подробностях свалившегося на него недуга, а потому просто вернулась к чтению. К счастью, смысл текста больше не ускользал, и проблем с этим занятием не возникло.
Роджер Силман вошел в кабинет ровно в десять двадцать пять – как раз в ту минуту, когда начинались занятия. Профессор славился своей пунктуальностью и вполне успешно прививал ее своим ученикам: на занятия по латыни никто не опаздывал, вся группа, за исключением отсутствующих по болезни и другим важным причинам, уже ждала его в аудитории.
– Nemo omnia potest scire, – обратился Силман к студентам, садясь за стол.
– Nemo omnia potest scire.
– Верно, но мы с вами постараемся узнать как можно больше, – ответил профессор и достал из своего портфеля стопку тетрадных листков. – Поздравляю, все хорошо справились со вчерашним тестом. Ошибки есть, но незначительные, сейчас каждый получит свое задание назад и сможет над ним поработать, чтобы устранить эти небольшие слабости и закрепить знания.
Роджер Силман хотел поручить раздачу проверенных тестов старосте, но, взглянув на Эдди, понял, что эту идею придется отложить – парень был мрачнее тучи. Пока Дэн развернулся вполоборота и разговаривал с какой-то девушкой, сидящей за его спиной, Эдвард Беккер крутил меж пальцев карандаш и, хмуро сдвинув брови, явно что-то обдумывал. Такое настроение было для Эдди редкостью: учитель знал характер своих учеников, особенно выдающихся, и по возможности старался понять, что послужило причиной их дурного самочувствия.
Силман поручил раздавать тесты другому студенту, а сам обратил взгляд на Элари Браун. Только слепой не заметил бы, что Эдди она небезразлична, хоть тот и всячески маскирует это под обычное желание расширить свою компанию. «Любовь не скроешь», – подумал профессор и, заметив, что место рядом с Элари теперь на постоянной основе занимает новенький, Маркус, понял причину скверного расположения духа старосты группы. Однако здесь он был бессилен и решил просто не дергать помрачневшего Беккера по пустякам.
Блестяще прочитав лекцию в отведенное на занятие время и закончив ее за пять минут до конца, Силман поблагодарил учеников за присутствие, пожелал им удачи, передал ключ от кабинета заместителю старосты, чтобы тот его закрыл, и удалился на собрание кафедры.
Маркус сложил вещи, что вызывало ощутимый дискомфорт в поврежденной руке, закрыл дипломат и вышел из аудитории нарочито неспешным шагом, чтобы дождаться свою соседку по парте. Когда он краем глаза увидел ее за своей спиной, то пальцами правой руки зацепил ручку двери, открыл ее и галантно пропустил девушку вперед, после чего вышел следом за ней на улицу.
Они параллельно спускались по ступенькам. Солнце перевалило на своей колеснице за зенит и медленно клонилось к горизонту. Маркус украдкой поглядывал на девушку, рассматривая ее в море ярко-желтого света. Как она отнюдь не грациозно, а чуть похрамывая на левую ногу, шла, неся небольшой рюкзак на одном плече, а волосы, ниспадающие чуть ниже плеч, волновались и переливались, словно водопад в самый разгар дня. И, казалось, что сам воздух дрожит вокруг нее и сгущается.
В голове словно звякнул звоночек на кухонном таймере. Диакон осекся. Она хромает, подумал он. Едва заметно, но на ступеньках эта особенность была более выражена. И это подергивание воздуха по контуру ее тела, словно сам свет поглощался или рассеивался вокруг нее, оставляя четкий контур в пространстве, словно она и была тень.
У Маркуса засосало под ложечкой. В голове кавалькадой пробежались воспоминания о вчерашнем дне, вызвав дурноту, подкатывающую к горлу, но юноша смог отогнать плохие мысли прочь и проглотить ком со вкусом желчи.
– Ногу отсидела? – словно невзначай спросил он.
– Ага, – Элари моментально соврала. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Они спустились до самого тротуара и встали друг напротив друга, как во всех идиотских романах, которые так любит мать Маркуса.
– Спасибо, – сказала она, – за вчера.
Маркус выудил яблоко из кармана и с громким хрустом откусил его. Капли сока побежали по его пальцам, сорвались и упали на разогретый асфальт.
– Тее тозэ, – ответил он, улыбнувшись, а потом развернулся на пятках и пошел прочь.
Элари улыбнулась самыми уголками губ ему в ответ и направилась на остановку.
Эдди стоял на выходе из корпуса, скрестив руки на груди и с долей обиды вперемешку с ненавистью наблюдал за происходящим. Внутри него шла целая буря, которая завывала и рвала Эдварда на части, скручивая его внутренние органы так, что желудок отказывался принимать пищу, а в солнечном сплетении ощущалась тяжелая ноша, словно туда положили пуд соли. Или дерьма.
Беккер не знал, чего именно, но ясно ощущал и понимал одно – неприятно и больно. Ему еще никогда так резко и так настойчиво никто не отказывал. Отец учил Эдди, что все замки рано или поздно можно взять: либо нахрапом, либо изнурительной осадой. Девушка, говорил ему отец, это как статуя, только первая сначала падает, а потом – ломается, а девушка – наоборот. Сечешь, говорил он, сынок?
И Эдвард сек.
Он вышел родом и лицом, и за это спасибо это предкам. И все замки падали по его прихоти, но только не этот, нет. Этот замок стоял неприступный и нетронутый, и каждая атака Эдди жестко сминалась, даже не успев начаться. Все его обаяние, которым он так гордился, и вся его харизма, которой было хоть отбавляй и раздавай малоимущим – были бесполезны.