Смотрящий вниз

– Ничья! – Сметая с доски фигуры, Кутилин опрокинул стакан. – Рыба! Думаешь долго, Саня!

Он картавил, мой сосед по коммунальной квартире, отчего «рыба» у Кутилина звучала как-то благороднее, чем выглядела, по крайней мере та, что лежала на газете слева от него. Эту рыбу мой сосед ловил собственноручно в пруду у Ленинградского рынка. Ротан, или попросту головешка, был ввезен к нам, по утверждению Кутилина, из бассейна реки Амур. Он так и говорил: «Из бассейна».

– Расставляй! – Прополоскав в горле очередную букву «р», Кутилин

Пиво «Балтика» он предпочитал всякому другому. Хотя и от другого при случае не отказывался.

Наши шахматные дуэли случались довольно часто. Проиграв кряду партии три-четыре, Кутилин ожесточался и требовал сатисфакции на бильярде. Бильярда у нас, по счастью, не было. Кутилин считал, что я не столько силен в игре, сколько пользуюсь его промахами. Хитроумные и коварные комбинации Кутилина обыкновенно приводили его к потере нескольких фигур, после чего объявлялась «ничья».

– Ты меня, Саня, измором берешь! – негодовал Кутилин. – Так и дурак сможет выиграть, если думать по полчаса! Я вообще не думая хожу!

Кутилин, разумеется, думал, но исключительно над собственными ходами. Как личность сугубо творческая, он вообще мало интересовался чужими идеями.

– Все! – Гремя шахматами, Кутилин уходил в свои владения. – Тупая игра! Чтоб я еще раз!

Впрочем, уже на следующий вечер он с доской под мышкой стучался в мою дверь.

По роду занятий Кутилин был живописец. Именно не просто любитель, а действительный член МОСХа и участник каких-то зональных выставок.

В нашей «сталинской» квартире в Петровско-Разумовском проезде Кутилин занимал две комнаты, одна их которых была отведена им под студию. Единственное ее окно выходило в глухой темный двор. Возможно, по этой причине холсты Кутилина отличались особенно мрачными тонами. Даже небо его среднеазиатских пейзажей, вопреки устойчивым климатическим условиям, было навсегда затянуто свинцовыми тучами. Одна из таких картин встречала меня каждое утро в нашей общей прихожей. И мне жаль было тощего ишака, стоявшего на привязи возле какой-то развалюхи. Задрав морду, ишак смотрел в небо и, наверное, думал: «О, Аллах! Неужели на свете мало нормальных художников?!»

Все пейзажи Кутилин писал по памяти. Поездка в Среднюю Азию, видимо, запомнилась ему сильнее прочих. Что касается его портретных произведений, то они в основном носили характер бытовой: «Играют в карты», «Проснулся под столом», «Я и Алла Пугачева в лодке»…

Но один сюжет тревожил воображение Кутилина всерьез. Этот сюжет, словно дельфин, выныривал время от времени на поверхность из его подсознания, и в нашей квартире появлялся свежий холст.

Был такой случай в криминальной истории Древнего Рима, известный как «похищение сабинянок». Основавшая Вечный город шайка разбойников и беглых рабов как-то решила пополнить свои ряды самым простым и приятным способом, а именно – путем размножения. Женщин в Риме не хватало, и отцы-основатели придумали следующее. Они пригласили дружелюбных соседей – сабинян – на спортивные игры под стены города. И пока азартные гости, болели за своих – слабый пол, как известно, по тогдашним правилам на мужские игры не допускался, – похотливые римляне снарядили в их село экспедицию, повязали там наиболее молодых и фигуристых сабинянок, погрузили на коней и были таковы.

Каковы они были, я знал не понаслышке. Шесть или семь картин по мотивам этого канувшего в Тибр происшествия украшали стены нашей квартиры. И еще пару купил заезжий грек, владелец обувной фабрики и ценитель изящного, по 800 долларов за каждую. Его привел товарищ Кутилина по живописному цеху авангардист Шилобреев. Грек долго цокал языком, держа обе картины перед собой и сравнивая их достоинства. Кутилин убедил его, что это – диптих.

«Похищение» висело и над моим диваном, преподнесенное мне в дар щедрым художником на 23 февраля. На нем, как и на всех прочих, был изображен голый мужчина в шлеме. Продев босую ногу в стремя, он собирался сесть на коня, поперек которого лежала еще более обнаженная женщина. Ее безразмерная грудь меня не удивляла – Кутилин питал слабость к полногрудым и высоким дамам. Второй всадник в левом углу уже скакал во всю прыть, унося свою беспомощную добычу в направлении рамы.

– Это что? – спросил мой напарник Журенко, навестивший меня после драки в казино «Медный сфинкс». – Тяжелая эротика?

Я лежал на диване со сломанным ребром, а он стоял передо мной, внимательно изучая сцену похищения.

– Эскиз, – ответил я, чтобы как-то сгладить впечатление незавершенности, возникавшее почти у всех моих знакомых при виде кутилинского шедевра.

– Понимаю, – кивнул Журенко. – Проект эскиза муляжа картины.

Когда я однажды попробовал выяснить у Кутилина, отчего именно злоключения сабинянок так сильно тронули его сердце, Мой сосед только широко открыл глаза. Как оказалось, истории Древнего Рима он не читал, а про сабинянок слышал впервые. Думаю, без старины Фрейда здесь не обошлось. Напротив, судя по тому, что Кутилин рассказывал о своих детских годах, было бы странно, если бы он вырос психически полноценным.

Без матери Кутилин остался рано. Его отец был человеком пьющим. Но пил он не как все его коллеги по мясокомбинату, а с фантазией.

– Где должен быть командир?! – рассыпая по полу картошку, экзаменовал Кутилин-старший своего отпрыска. – Чего молчишь?! Отвечай, когда с тобой разговаривает подпоручик!

Вскоре «Чапаев» и «Белое солнце пустыни» отошли на второй план. В жизни наладчика холодильников появился новый герой – «адъютант его превосходительства».

Кутилин-старший купил у грузчика Военторга парадный офицерский мундир, украсил его золотыми аксельбантами собственного сочинения и повесил в платяной шкаф. По вечерам после второго стакана водки бравый капитан Кольцов являлся на свет. Он маршировал в резиновых сапогах по коридору и щелкал каблуками возле полки с телефоном.

– Приемная главнокомандующего! – Юра слушал, притаившись за дверью своей комнаты. – Будьте любезны градоначальника!.. Дурак?! Кто дурак?! На себя посмотри, морда!

Шаги капитана удалялись на кухню.

– Литерный проследовал без остановок! – докладывал за стеной педантичный адъютант, выпивая очередную порцию.

Однажды утром Юра присобачил на шляпу Кутилина-старшего красную солдатскую звездочку. По пути на мясокомбинат Кутилин-старший чувствовал на себе удивленные взгляды прохожих. В трамвае пассажиры смотрели на него так пристально, что он в кои-то веки опустил в кассу две копейки и взял билет. Миновав проходную с обалдевшим при его появлении вахтером, Ку– тилин-старший прибыл в расположение цеха.

– Ну ты, Михалыч, даешь! – снимая шляпу с его головы, заметил мастер. – Мы тут все, конечно, не ангелы, но мера должна где-то быть!

– Видите ли, Юрий… – проговорил вечером «адъютант его превосходительства», расстегивая ремень.

И «красный лазутчик» был выпорот по всем законам сурового военного времени.

Окончив школу, Юра успешно сдал вступительные экзамены в Строгановку и перебрался в общежитие. А Кутилин-старший женился во второй раз. Так у Юры появилась младшая сестра. Мать её оказалась женщиной смышленой и вскоре исчезла, как говорится, с вещами, но без дочери. Маленькая Аня росла, и вместе с ней у моего соседа росло желание оградить ее от безумного папаши. Юра вынашивал планы ее похищения, но увозить сестру от Кутилина-старшего было противозаконно, да и некуда.