Сможет ли Россия конкурировать? История инноваций в царской, советской и современной России
Шрифт:
На образ мышления, превалировавший в России в последние десятилетия царского режима, наложился поток радикальных идей, крайне критичных в отношении капитализма, конкуренции и частной инициативы. Революционеры-марксисты, пришедшие к власти в России в 1917 году, были, безусловно, модернизаторами. Но основным двигателем модернизации они считали государство, систему государственного планирования, а не деятельность индивидуальных предпринимателей. Таким образом, концепция новатора, получающего деньги за реализацию своих идей, распространение которой в царской России уже отставало по сравнению с большей частью Европы, в советской России окончательно сдала свои позиции и стала почти аморальной. В Большой советской энциклопедии приводится определение «буржуазии» как «правящего класса в капиталистическом обществе, живущего за счет эксплуатации труда наемных рабочих». А предпринимателям необходимо нанимать рабочих. В 2006 году в новой российской энциклопедии прежнее определение заменила новая формулировка: «Буржуазия – это социальный класс, имеющий капитал». Тем не менее старое определение еще широко используется, да и новое едва ли можно назвать позитивным
170
Большая российская энциклопедия. – М.: БРЭ, 2006. – Т. 4. – С. 363.
Для российских ученых, работающих за счет господдержки в государственных исследовательских институтах, в том числе и в институтах Академии наук РФ, советская идеология, осуждавшая частное предпринимательство, не так уж неприемлема. Она дает им статус, в чем-то схожий с положением церкви в «добуржуазной» Европе: они жили в мире идей, и если их награда была обусловлена интеллектуальной деятельностью, то, как и в случае с церковью, она никак не была связана с практической реализацией этих идей.
Даже если некоторые ученые критически относились к политическому контролю, существовавшему в Советском Союзе, те из них, кто достиг высших должностей в своих исследовательских институтах, глубоко ценили особый статус, предоставленный им системой, включая доступ к магазинам спецобслуживания, больницам, санаториям, возможность выезда за границу. Особые привилегии, которыми пользовались ведущие ученые в Советском Союзе, независимо от их фактического вклада в экономику, помогают объяснить, почему, когда начался процесс распада Советского Союза, научная верхушка страны была в числе наиболее ярых защитников прежнего порядка {171} . И сегодня некоторые пожилые ученые с ностальгией вспоминают о своем положении в советское время. Они не хотят оказаться в мире экономической конкуренции.
171
См.: Graham L. R. Science in Russia and the Soviet Union. – Cambridge: Cambridge University Press, 1992. – P. 190–196; у него же: How Willing Are Scientists to Reform Their Own Institutions? // What Have We Learned About Science and Technology from the Russian Experience? – Stanford, CA: Stanford University Press, 1998. – P. 74–97.
В последнее время в России наблюдаются некоторые признаки изменения отношения к коммерциализации технологий. В российских бизнес-школах, на экономических факультетах университетов, в правительственных речах все больше говорится о «коммерциализации технологий»; появляются стартапы, бизнес-инкубаторы, научные и технические парки, «кластеры» для развития инноваций. Эта тенденция несколько слабее проявляется в научном сообществе, она пока не характерна для Российской академии наук, университетских факультетов точных наук. Но и там она постепенно начинает набирать обороты.
Совершиться этому переходу в России помогают несколько американских фондов. Американский фонд гражданских исследований и развития (CRDF), расположенный в г. Арлингтоне, в течение многих лет содействовал этому через офисы коммерциализации технологий, которые он помог создать во многих российских университетах, а также через специальную программу First Steps to Market Program («Первые шаги к рынку»). Программа The Eureka («Эврика»), запущенная в 2011 году, была ориентирована на те же цели и помогла наладить партнерские связи американским и российским университетам (в числе участвовавших в ней были Университет Пердью, Мэрилендский университет, Университет Калифорнии в Лос-Анджелесе, Нижегородский государственный университет и Санкт-Петербургский национальный исследовательский университет информационных технологий, механики и оптики). Во время недавнего посещения последнего я слышал, как молодой выпускник описывал компанию, которую он хотел бы создать, чтобы при помощи электроники бороться с дорожными пробками, одной из главных проблем крупных российских городов. Программа «Эврика» финансируется Американо-Российским фондом по экономическому и правовому развитию (USRF), Американским советом по международному образованию, фондом «Новая Евразия». И, конечно же, еще одним важным игроком в процессе внедрения коммерциализации технологий должен стать фонд «Сколково».
Слабым местом всех этих усилий является то, что они не предполагают социальных реформ, необходимых для обеспечения устойчивого технологического развития. Как подчеркивают в своей недавней книге Why Nations Fail («Почему одни нации богатые, а другие – бедные») Дарон Асемоглу и Джеймс Робинсон, инклюзивные [41] политические и социальные институты – это мощные факторы, стимулирующие экономическое развитие {172} . В России, где у власти стоит одна политическая партия, где ограничивается деятельность независимых негосударственных институтов, где заставляют замолчать тех, кто критикует политическую систему, где средства массовой информации находятся под контролем, развитие таких институтов – задача не из простых. Как отмечал Егор Гайдар, премьер-министр российского правительства во время президентства Б. Н. Ельцина: «Российская политическая элита хотела позаимствовать военные и производственные технологии, а не европейские институты, которые были основой достижений Западной Европы» {173} .
41
Инклюзивными
172
Acemoglu D., Robinson J. A. Why Nations Fail: The Origins of Power, Prosperity, and Poverty. – New York: Crown Publishers, 2012.
173
Gaidar Y. Russia: A Long View, trans. Antonina W. Bouis. – Cambridge, MA: MIT Press, 2012. – P. 153.
В завершение «поведенческой» главы я должен отметить, что несколько человек, читавших рукопись этой книги, спрашивали меня: «Почему ты используешь понятие “отношение”, а не “культура”? Разве эта проблема не относится к числу культурологических?» Полагаю, я мог бы использовать и термин «культура». Но это понятие кажется мне несколько обобщенным, немного размытым (в широком понимании, как его используют в антропологии), чтобы передать то, с чем я постоянно сталкивался в беседах с русскими учеными: их критическим отношением к предпринимательской деятельности. Я хотел заострить внимание именно на этом, использовав термин «отношение», потому что именно отношение этих ученых привлекло мое внимание и поразило гораздо больше, чем характеристики русской культуры в целом. Я хотел сделать акцент именно на отношении к прикладной науке и технологиям (в противовес фундаментальной науке и абстрактным идеям). Хотя, конечно, я мог бы применить и термин «культура», если бы он был интерпретирован читательской аудиторией соответствующим образом.
Глава 12
Политический режим
Политическая проблема, если сформулировать ее совсем кратко, заключается в авторитаризме. Цари, лидеры Коммунистической партии, а теперь и лидеры постсоветской «суверенной демократии» формировали и формируют политику, обуславливавшую технологическое развитие страны, зачастую игнорируя законы рынка и лучшие мировые практики, которые, по крайней мере во многих аспектах, определили развитие технологий во всем мире. Разумеется, Россия не единственная страна, которая следовала ошибочным курсом в области развития технологий. Примеры неудачных политических решений можно найти в истории всех промышленно развитых стран: Германии, США, Японии. Однако Россия выделяется из их ряда частотой неудачных решений, а также глубиной их последствий.
Граждане, являющиеся сотрудниками международных организаций, действующие вопреки государственным интересам, также будут считаться лицами, совершившими государственную измену.
«Политический авторитаризм» – это не то же самое, что «государственный контроль». Хотя централизованная государственная власть, как правило, не может похвастаться большими успехами в прогнозировании технологий, в демократических государствах она может играть полезную роль в их продвижении. Правительство Франции добилось успеха по крайней мере в некоторых общегосударственных мегапроектах, таких как создание сети скоростных железных дорог и электропоездов TGV, атомная энергетика. В других случаях, например в попытке создать французскую Кремниевую долину – технологический парк София-Антиполис юго-западнее Ниццы, достижения были скромнее. Особый случай – Китай: здесь государственная власть и централизованная, и не демократическая. Фактически Китай – это самый большой вызов для основного тезиса этой книги, что технологии оптимальны, а их развитие максимально в условиях демократического правового общества {174} . Многое покажет будущее, но до сих пор Китай был гораздо более успешен в части расширения объемов массового производства, чем в создании собственных инновационных высоких технологий.
174
См.: Pomeranz K. The Great Divergence: China, Europe, and the Making of the Modern World Economy. – Princeton, NJ: Princeton University Press, 2001.
Мы уже убедились в том, что российские правители во все времена были более заинтересованы в развитии технологий, которые способствовали наращиванию военной мощи, производили неизгладимое впечатление на наблюдателей или приносили пользу элите, нежели технологий, направленных на улучшение российской экономики в целом. Эта модель сохранилась до настоящего времени. Милитаризация деформировала технологическое развитие России. Петр I придал процессу модернизации России огромное ускорение. Но его изначальной целью было укрепление России как европейской военной державы, а не повышение качества жизни населения. Он модернизировал военные заводы, импортировал самые современные зарубежные технологии, и эти усилия принесли положительные плоды в ходе нескольких последующих войн. После его правления преемники продолжали поддерживать военную промышленность, но уже эпизодически, в те моменты, когда устаревание оборачивалось военными поражениями, как это было после Крымской войны. Кроме того, цари и знать, контролировавшие эту область, непременно желали иметь в личном пользовании богато оформленное оружие. И некоторые наиболее талантливые мастера посвящали свои усилия не инновациям, не массовому производству оружия для ведения победоносных военных кампаний, а созданию роскошно декорированных экземпляров для удовольствия царственных и иных благородных господ.