Смягчающие обстоятельства
Шрифт:
Анализируя происшедшее, он испытывал двойственное чувство. Радовала победа над заносчивым и наглым Голубем, но способ, которым он ее достиг, не доставлял удовлетворения.
Во-первых, он блефовал и никогда не смог бы действительно применить нож, а это ставило его на одну доску с жирным неопрятным Юртасиком, который в любой ссоре хватал доску, палку, гвоздь, кирпич — что под руку попадется, дико выкатывал глаза и, пуская слюни из перекошенного рта, гонялся за своим недругом. Юртасика побаивались, считали психом, тем более что мамаша периодически укладывала его в нервную клинику, убивая сразу двух зайцев: учителя делали скидку
Одноклассники Юртасика презирали, понимая, что никакой нервной болезни у него нет, он просто истерик и трус, выбравший такую необычную форму зашиты от любых внешних влияний, и Сергею никак не хотелось ему уподобляться.
Но ему не хотелось походить и на всех этих голубей, Моисеев, блатных, полублатных и приблатненных, использующих нож как аргумент в споре и способных при случае пустить его в ход.
В результате Сергей решил, что в данной ситуации действовал правильно, но в дальнейшем надо пользоваться другими методами.
Алик Орехов занимался боксом, и Сергей попросился к нему в секцию, походил неделю, но был отчислен как неперспективный. Орехов предложил тренироваться дома и старательно учил Сергея ударам: прямой, крюк сбоку, снизу… Потом он сказал: «Зачем тебе это нужно? Ты же не собираешься участвовать в соревнованиях? А для уличных ситуаций я покажу тебе одну серию… Смотри: правой в солнечное, левой — в челюсть, можно наоборот, а потом или коленом снизу, или двумя кулаками сверху. Раз, два, три! Готово! Или так: раз, два, три!»
Орехов долго возился с Сергеем и даже подарил старую боксерскую грушу, объяснив, что надо «накатывать» эту серию ежедневно, утром и вечером, чтобы выработался автоматизм.
Незаметно они сдружились, к ним примкнул сосед Орехова — Костя Батурин, за малый рост прозванный Молекулой, и высокий крепкий Валера Ломов по кличке Лом. Так сложилась компания, в которой Сергей провел юношеские годы.
Элефантов больше других читал, много знал, умел далеко просчитывать жизненные ситуации и, хотя физически был слабее приятелей, по существу являлся лидером. Фокусы и выверты трудного возраста преломлялись через ковбойско-гусарскую атмосферу компании, обильно читавшей приключенческую литературу. Они играли в карты на деньги или коньяк — напиток ремарковских настоящих мужчин, культивировали обычаи рыцарства, и когда однажды Сергей, а кличка у него была Слон, так как познаний компании в английском хватило наконец, чтобы перевести его фамилию, так вот, когда Слон сильно поссорился с Ломом и дошло до взаимных оскорблений, то дело было решено кончить, как и положено среди благородных джентльменов, — дуэлью.
Стрелялись из пневматического ружья Элефантова на огороженной забором территории стройки поздно вечером при тусклом свете фонарей.
Сергею секундировал Орехов, Лому — Молекула. Оговорили условия: расстояние тринадцать шагов, стреляют по очереди согласно жребию в любую часть тела противника, который отворачивается спиной, чтобы пыль не попала в глаз.
Первым стрелял Лом, он целил в голову, но пулька прошла рядом с ухом Сергея, тот услышал даже свист рассекаемого воздуха.
Потом выстрелил Сергей, раздался шлепок. Лом схватился за
На следующий день дуэлянты торжественно помирились и долго гордились тем, что испытали ощущение человека, стоящего под дулом и ожидающего выстрела. Никто в их окружении не мог этим похвастать.
В десятом классе Элефантов уже не сомневался в своей состоятельности.
Он учился лучше многих сверстников, знал больше других, с ним советовались, его уважали, Орех, Лом и Молекула молчаливо признавали его верховенство в компании, он неоднократно доказывал окружающим, а еще больше самому себе свою смелость и умение рисковать.
Поступив в институт, он записался в парашютную секцию и совершил два прыжка, несколько лет занимался альпинизмом и обрел полную уверенность в себе, хотя дома его продолжали считать растяпой, неумехой и грубияном: он не оставался в долгу, когда вспыхивали домашние скандалы, а случалось это, как и раньше, довольно часто.
Студенческие годы шли своим чередом, Сергей учился легко, занимался в научных кружках, по-прежнему много читал. Он чувствовал себя повзрослевшим и часто задумывался, какие перемены ждут его после окончания вуза.
Со сверстниками Сергей часто обсуждал проблему, как жить, чем заниматься, к чему стремиться. Сокурсники по этому поводу имели разные мнения: кто-то хотел поступать в аспирантуру, кто-то мечтал о конструировании сверхсовременной, опережающей время радиоаппаратуры, некоторые не задумывались о будущем, настроившись спокойно плыть по течению жизни.
Чистенький и аккуратный Вадик Кабаргин был единственным, кто собирался стать большим начальником. Правда, эту мысль он высказал только однажды, в колхозе после первого курса, когда они узкой компанией сидели у ночного костра, ели печеную картошку и пили крепкий портвейн, купленный специально снаряженным гонцом в сельмаге за три километра. Тогда его высмеяли, и он замолчал, тем более что после второго семестра у него оставался «хвост» еще за первый, и возможность выдвижения в крупные руководители, наверное, даже ему самому в тот момент казалась малореальной.
Но потом Кабаргин выучился виртуозно шпаргалить, умело пользоваться помощью сильных студентов (особенно часто он обращался к Элефантову), активно занялся общественной деятельностью (стенгазета, художественная самодеятельность), на третьем курсе его выдвинули в профком…
У него была выигрышная внешность: высокий, правильные черты лица, умный взгляд — картинка. Когда он молчал и вдумчиво смотрел на преподавателя, не могло возникнуть сомнений, что он знает предмет меньше чем на «отлично». Стоило ему заговорить — впечатление мгновенно портилось, но по инерции преподаватели ставили активному студенту четверки.
Удивляясь успеху ничего не смыслящего в науках Вадима, Элефантов все чаше вспоминал его ночную откровенность и подумывал, что, может быть, зря они смеялись над далеко идущими планами соученика.
Как-то раз, на вечеринке у школьных товарищей, в очередной раз толкующих о дальнейшем житье-бытье, Элефантов рассказал о феномене Кабаргина.
— Умеет крутиться парень, — одобрил Орехов. — Вот увидишь — выбьется в начальники. Раз есть хватка…
— По-твоему, хватка главное? — спросил Элефантов.