Смягчающие обстоятельства
Шрифт:
Пока еще ничего страшного не произошло, связь с аэродромом поддерживалась периодически до момента посадки опекаемого самолета, и в любой момент в полет можно было внести необходимые коррективы. Но атмосфера была насыщена электричеством, ни в основном, ни в запасном диапазоне установить связь не удавалось, Элефантов стал нервничать.
Он не знал, что передаваемые им данные дублируют и уточняют применительно — к месту посадки метеосводки, получаемые центральной диспетчерской по всей трассе полета. Циклон своевременно обнаружили, и экипаж уже получил приказ на возвращение. Мартынов спокойно пил чай, а Элефантов, представляя летящий навстречу катастрофе самолет и чувствуя себя виновником его предстоящей
Он отыскал диапазон, на котором в силу причуд природы оказалось меньше помех, и принялся вызывать Мартынова, хотя и понимал, что тот понятия не имеет, где искать позывные его радиостанции. Элефантов отчетливо представлял радиорубку аэропорта, ручку переключателя диапазонов мартыновской станции, руки Мартынова, выставляющие нужную волну, бывает же раз в жизни чудо, так необходимое сейчас для спасения человеческих жизней! И чудо произошло: Мартынов ответил, выслушал сбивчивое сообщение Элефантова, спокойно проинформировал его о действительном состоянии дел и отключился.
Сергей сразу обмяк, ощутил чудовищную усталость, проспал двенадцать часов кряду и чувствовал себя скверно еще несколько дней, врач станции определил у него нервное истощение.
Потом все вошло в норму, а через пару недель, на дне рождения одного из метеорологов Элефантов встретился с Мартыновым, и тот рассказал, как интуитивно почувствовал, что надо прослушать именно этот диапазон, больше того, ощутил смутное неопределенное беспокойство, связанное с изменением погоды, хотя причин для беспокойства явно не было.
Необычный случай тут же стал предметом всеобщего обсуждения, все вспоминали аналогичные происшествия, с которыми сталкивались они сами, их знакомые, а чаще — знакомые знакомых, потом затеяли пересказывать читанное про таинственные явления: телепатию, снежного человека, космических пришельцев, короче, все вылилось в обычный застольный треп.
А Элефантов подробно зафиксировал происшедшее в документе, скрепленном подписями Мартынова, его самого и двух очевидцев, завел общую тетрадь, на первом листе написав следующее: «Не исключено, что человеческий мозг испускает неизвестные современной науке волны, способные распространяться на значительные расстояния, и способность эта усиливается крайними ситуациями…» Дальше дело не пошло, потому что проверка предположения требовала специальной аппаратуры, отработанной методики и других условий, которых на метеостанции, да и вообще на острове, естественно, не было. И Элефантов вернулся на материк.
Несмотря на телеграмму, его никто не встретил, дверь долго не открывали, наконец мать страдальческим голосом спросила: "Кто там? ", и лязгнула замком.
Из фотолаборатории, сильно щурясь, вышел постаревший отец в запачканном химикатами фартуке, долго тер тряпкой желтые пальцы и жаловался на большую загруженность, потом, опомнившись, стал расспрашивать Сергея о житье-бытье, но быстро остыл и, сославшись на срочность заказа, вернулся в темный чулан. На секунду Сергей, как бывало в далеком детстве, ощутил себя приемышем. Но вечером за праздничным столом собрались приглашенные на торжество родственники и знакомые — Элефантовы отмечали приезд сына.
Как положено, родители всегда стремились, чтобы «все было как у людей».
Лет двадцать назад хорошим тоном считалось развлекать гостей детским пением, и Сергею предстояло, нарядившись в новенькую матроску и взобравшись на табурет, исполнить «Катюшу». Он рос застенчивым, закомплексованным ребенком, сама мысль о подобном выступлении приводила его в ужас, и он пытался объяснить свое состояние родителям, но те были неумолимы. Перед приходом гостей отец устроил репетицию: водрузил Сергея на табурет и, угрожая ремнем, заставлял петь. Дело
Сейчас собравшиеся поднимали тосты за семью Элефантовых и дружно сходились в одном: у хороших родителей и сын хороший. Ася Петровна, согласно улыбаясь, снисходительно давала понять, чьими усилиями выращен и поставлен на ноги герой торжества.
Потом начались будни. Отвыкший от напряженной атмосферы отчего дома, Сергей заново удивлялся беспочвенности родительских ссор и ничтожности существующих у них проблем. Правда, перемена в расстановке сил, которую Элефантов наблюдал вторую половину своей жизни, уже окончательно завершилась. Теперь скандал, устроенный мужу Асей Петровной из-за непроветренной после разведения химикатов квартиры, ничуть не уступал скандалам, учиняемым двадцать лет назад Николаем Сергеевичем по поводу пропажи воронки для переливания фиксажа.
Несостоявшийся глава семьи, не сопротивляясь, прятался в чулан или убегал разносите заказы. Ася Петровна сломала его окончательно и полностью подчинила себе, но, не довольствуясь достигнутым, постоянно утверждала свое превосходство и делала это мстительно, изощренно и зло.
Успехи, которых она достигла в подавлении личности супруга, несомненно, могли заинтересовать психологов. И дрессировщиков.
Николай Сергеевич полностью разучился воспринимать окружающий мир самостоятельно. Его мнение о людях, оценка кинофильма, текущие планы определяла Ася Петровна, причем сам он этого не осознавал, напротив, воззрения жены немедленно становились его собственными убеждениями, которые он был готов яростно, не щадя живота, защищать, свято веря, что отстаивает собственную точку зрения.
Его образ жизни определялся дешевыми записными книжками, в которые он, не полагаясь на память, записывал указания Аси Петровны. Записи выполнялись неукоснительно и строго в назначенные сроки. Сергей был уверен, что если вписать в книжку, например, «быть у входа в театральный парк — 19.00», то отец в назначенное время прибежит к парку и будет терпеливо ждать неизвестно чего, растерянно топчась на месте и вопросительно поглядывая по сторонам.
Собственных интересов у Николая Сергеевича не было, не было друзей и даже приятелей, не было увлечений. Его сотоварищи по ремеслу — Краснянский и Иваныч — баловались рыбалкой, устраивали веселые междусобойчики, выезжали на пикники со своими или чужими женами, а иногда и с молоденькими девочками, годными по возрасту им в дочери. Солидный Наполеон увлекался автомобилями, парусным спортом, в отпуске путешествовал, часто выезжал за границу. К Николаю Сергеевичу коллеги относились как к мальчишке: работал по старинке, цветную печать не освоил, новейшую технику не признавал, компании не поддерживал. «Пойдем, Николай, посидим в ресторане, молодость вспомним!» — звал Краснянский — заводила в застольных, да и других развеселых делах.
«А-а! — махал рукой Элефантов — старший. — Меня это не интересует. Да и некогда, надо бежать, спешу…»
"Брось, Колька, — вмешивался Наполеон. — Всех дел не переделаешь, всех денег не заработаешь! Да и хватит тебе бегать, пора ездить начать!
Хочешь «тройку» устрою? Всего сорок тысяч пробежала, и отдадут недорого…"Z «А-а! — снова махал рукой Николай Сергеевич. — Ерунда все это». И убегал как-то бочком, вприпрыжку, под насмешливыми взглядами коллег.
Он спешил домой, где проводил целые дни в фотолаборатории или, лежа на диване, смотрел телевизор. По представлению Сергея, так и надлежало поступать семейному человеку, он считал отца выше разгульных, часто хмельных, склонных к сомнительным развлечениям фотографов и досадовал, что мать не оценивает по достоинству его склонности к домашнему очагу.