Смягчающие обстоятельства
Шрифт:
Мария должна подойти через пять минут — чтобы не привлекать постороннего внимания, они решили заходить порознь, и до ее прихода следовало хотя бы немного навести здесь порядок.
Намочив тряпку, Элефантов протер подоконник, стулья, поколотил ладонью матрац и распахнул дверь на балкон. Окраина. Частный сектор. Маленькие, покосившиеся домишки, бесконечные заборы, прямоугольники приусадебных участков, крохотные огородики. Размеренный, почти деревенский уклад жизни. Старый, обреченный на снос район — новостройки
Внизу толпились люди, вначале показалось — вокруг прилавка. Небольшой базарчик, что ли? Присмотревшись, он понял, что ошибся. Это отпевали покойника.
Элефантову стало неприятно. Подумалось: увиденная картина символична и как-то связана с тем, что сейчас должно произойти. Но в чем смысл этого символа? Дурное предзнаменование? Грозное предостережение: мол, ничего хорошего греховная связь с Марией не сулит? Или, наоборот, напоминание о бренности и кратковременности человеческого существования, о том, что часы, дни, недели, месяцы и годы пролетают быстро, и если не заботиться о маленьких радостях, то можно безнадежно опоздать?
А может быть, это выражение философской концепции: мертвым — небесное, а живым — земное? Или еще более глубокий: хотя человек и умер, но жизнь продолжается, молодость берет свое, а любовь обещает зарождение новой жизни?
Впрочем, он не может сказать, что любит Марию, и вряд ли она любит его, к тому же адюльтерные связи, как известно, не преследуют цели продолжения рода…
Но тогда вообще зачем он здесь?
Элефантов закурил, выпуская дым в проем балконной двери.
Если Нежинская размышляет о том же самом, она тоже задаст себе этот вопрос. Ответить на него ей очень просто: достаточно повернуться и уйти.
Может, так и будет лучше… Кстати, сколько минут уже он ее ждет?
Плям-плям, — раздельно проговорил звонок.
«Утри слюни, братец, — посоветовал Элефантов сам себе, направляясь к двери. — Опять тебя потянуло на высокие материи. Горбатого могила исправит!»
— Сразу нашла? — спросил он.
— Конечно. Ты же объяснил.
Переступив порог, Мария с интересом осмотрелась.
— Интерьерчик, конечно, своеобразный… — затараторил Элефантов. Ему было неудобно за обнаженную недвусмысленность обстановки, и он пытался затушевать это оживленной болтовней.
— …как у вегетарианца Коли Калачова из дикого общежития имени монаха Бертольда Шварца…
Мария смотрела непонимающе.
— Ну, Ильф и Петров, — подбодрил он. — «Двенадцать стульев». Комната — пенал, и посередине — матрац. Помнишь?
— Я не читала, — покачала головой она.
Такую неосведомленность в любом другом человеке Элефантов расценил бы как признак крайней невежественности, но сейчас он подумал, что Мария молодец — не старается казаться умнее, чем есть.
— Много потеряла. Ничего, я тебе дам. Замечательный роман!
Собираясь
— Наконец-то мы одни… — другим голосом произнес он, подойдя вплотную к Нежинской.
— Ты этого долго ждал? — тихо спросила Мария.
— Да, долго…
— Просто так тебе казалось…
Лицо Марии было совсем близко, глаза загадочно поблескивали. Губы у нее оказались мягкими и влажными.
Когда он начал ее раздевать, она, в свою очередь, стала расстегивать на нем рубашку, сняла и положила на стул галстук. Смелая женщина!
— Чему ты улыбаешься? — Элефантову показалось, что она почему-то смеется над ним.
— Я всегда улыбаюсь, — немного напряженным тоном ответила она.
Когда одежды упали, оказалось, что Нежинская худее, чем он предполагал. Выступающие ключицы, оттопыренные лопатки, торчащие кости таза — во всем этом было что-то болезненное. Когда она нагнулась, чтобы расшнуровать свои полуботинки, Элефантов с трудом заставил себя поцеловать узкую спину с отчетливо выделяющимися позвонками.
Нагота Марии не располагала к ласкам, и Элефантов поспешил быстрее закончить то, ради чего они сюда пришли.
В последнюю минуту Мария сказала:
— Иногда я думаю, что этого не следовало бы делать…
— Перестань, — приникнув к влажному рту, он подумал, что она тоже не удержалась от кокетства. От тахты почему-то пахло мышами.
Близость с Марией не доставила Элефантову удовольствия, и она, почувствовав его холодность, поспешила высвободиться.
— Все, я убегаю.
И тут же добавила:
— Это наша последняя такая встреча.
«Ну и хорошо», — подумал он. Теперь, когда все кончилось, он жалел, что вступил в связь с женщиной, к которой не испытывал никаких чувств.
Сейчас он потерял к Марии всякий интерес, но допустить, чтобы она это поняла, было нельзя: некрасиво, неблагородна.
Поэтому он вслух произнес:
— Не надо так говорить.
И постарался, чтобы в голосе чувствовалась некоторая укоризна.
Когда она встала, он, вспомнив что-то, сказал:
— Посмотри в окошко.
Мария босиком подошла к окну. Ноги у нее были прямые, длинные, икры почти не выражены, узкие щиколотки и широкие пятки.
— Продают что-то?
— Присмотрись внимательней.
— Фу! Зачем ты это сделал?
— Я размышлял, как соотносится то, что происходит там, и то, что происходило здесь. И не пришел к определенному выводу. А ты что скажешь?
— Да ну тебя! — она действительно была раздосадована. — Испортил мне настроение!
Собрав свои вещи в охапку, Мария ушла на кухню одеваться.