Смысл икон
Шрифт:
Царские Врата – вход в Святая Святых, алтарь; через них могут входить одни священнослужители, и притом лишь в определенные моменты в связи с требованиями богослужения. В соответствии с символикой алтаря Врата представляют собой вход в Царствие Божие. Поэтому на них изображены благовестники этого Царствия – Евангелисты, и над ними – Благовещение как олицетворение той вести, которую они возвещают.
Непосредственно над Царскими Вратами, на щите, образующем вырез для верхней их части, помещается изображение божественной трапезы – причащение Христом апостолов. Это изображение представляет собой литургический перевод изображения Тайной Вечери, которая, как историческая сцена из жизни Спасителя и момент установления таинства Евхаристии, обычно, при наличии места, помещается в праздничном ярусе иконостаса [146] . Тема причащения апостолов подчеркивает и выделяет первосвященническое служение Христа, которое выражается здесь в прямых Его действиях как Священника. Характерной чертой этого изображения является то, что в нем, по существу, одна композиция повторяется два раза (см. с. 114–115), т. е. изображается обязательное в Православной Церкви причащение под двумя видами. С одной стороны шесть апостолов приступают для приятия хлеба, в соответствии со словами Господа: Приимите, ядите: сие есть Тело Мое…; с другой стороны другие шесть приступают к чаше в соответствии со словами: Пийте от нея ecu: сия бо есть Кровь Моя, Нового Завета… (Мф. 26:26–28). Это таинство, изображенное непосредственно над тем местом, где происходит причащение верующих, продолжается, преподаваемое преемниками апостолов членам Церкви, объединяя их между собою и возводя ко Христу, делая их причастниками Его плоти и Божества, как говорит прп. Иоанн Дамаскин [147] .
146
Иконография этих изображений известна с VI в.: Россанское Евангелие александрийского происхождения (наиболее вероятным местом изготовления Россанского кодекса считается Каппадокия; некоторые исследователи высказываются в пользу антиохийского происхождения. – Ред.) и дискос, найденный около Антиохии в 1911 г. Они заменили изображения жертвоприношения Авраама, жертвы Авеля и др. прообразов новозаветной жертвы и еще более ранние символические изображения рыбы, хлебов и др.
147
См.: Иоанн Дамаскин, прп. Точное изложение православной веры, IV, 13. – С. 225–226.
Царские Врата. Россия. XVI в. La Vieille Russie. Нью-Йорк
Таково в кратких и общих чертах содержание и значение отдельных ярусов классического православного иконостаса. В основе его раскрытия (нарастания и распределения икон) лежит, безусловно, необходимость усвоения христианской догматики. Поэтому та роль, которую имела алтарная преграда, не только сохранилась, но и приобрела значение, которого раньше не имела. Отделяя алтарь от нефа (божественное от человеческого), иконостас, так же как и древняя преграда, указывает на их иерархическое различие, на важность и значение совершаемого в алтаре таинства. Но вместе с тем, так же как и преграда, означая связь между двумя мирами, между небом и землей, он наглядно раскрывает эту связь в образе, показывая в сжатом виде, на одной плоскости, непосредственно перед взором молящихся пути примирения Бога и человека, цель и последствие искупительной жертвы Христа, схождение Бога и восхождение человека.
Причащение апостолов. Около 1500 г. Галерея Темпл. Лондон.
В отдельных поясах в стройном порядке и строгой последовательности показываются этапы домостроительства Божия. От Бога к человеку, сверху вниз идет путь Божественного откровения: постепенно, через предуготовления Ветхого Завета, предображения в патриархах и пророческие предвозвещания к ряду праздников, к исполнению предуготованного Ветхим Заветом, а через этот ряд – к грядущему завершению домостроительства, образу Царствия Божия, чину. Ниже происходит непосредственное общение человека с Богом. Это пути восхождения человека. Они идут снизу вверх. Через приятие евангельского благовествования и молитвенное общение, через сочетание воли человеческой и воли Божией (в этом аспекте икона Благовещения является иконографией сочетания двух воль) [148] и, наконец, через причащение таинству Евхаристии осуществляет человек свое восхождение к чину, т. е. входит в соборное единство Церкви, становится «сотелесником Христа» (ср.: Еф. 3:6). Внешне это единение выражается в богослужении, между прочим, в символическом жесте каждения. Священник или диакон, кадя сперва иконам, а затем присутствующим, приветствует образ Божий в человеке и объединяет в одном жесте изображенных святых и молящихся, Церковь небесную и Церковь земную.
148
См. разбор иконы Благовещения на с. 257–259.
Сень от Царских Врат. Новгород. Первая половина XVI в. ГРМ
Завершившееся в начале XVI в. раскрытие иконостаса происходило в России главным образом в эпоху наибольшего расцвета ее святости и иконописания, в XIV и XV вв. Поэтому особенно свойственная этому периоду глубина проникновения в смысл и значение образа сказалась и на содержании, и на форме классического иконостаса. Проводя параллель между святостью и иконописанием, можно сказать, что он явился внешним выражением и завершением высшего периода русской святости.
Воспроизведенный здесь иконостас, представляющий собой один из лучших известных нам образцов походного иконостаса, все же недостаточен, несмотря на разъяснения и описания, для того чтобы составить себе представление о классическом храмовом иконостасе. Следует помнить, что большую роль играют размеры. Но все же, если мы мысленно увеличим фигуры чина до трех метров, а в соответствии с ними и все остальное, мы сможем получить представление, например, о том грандиозном ансамбле во Владимире, в создании которого в 1408 г. принимал участие при. Андрей Рублев.
Христос Пантократор. VI в. Монастырь Св. Екатерины. Синай
Иконы Христовы
«Неописанное Слово Отчее из Тебе, Богородице, описася воплощаемь, и оскверншийся образ в древнее вообразив, Божественною добротою смеси; но исповедающе спасение, делом и словом сие воображаем».
Этот кондак Недели Торжества Православия (первое воскресенье Великого поста), когда Церковь празднует победу святых икон и окончательное торжество Боговоплощения, вкратце содержит все учение об образе в высшем смысле этого слова. Как образ Бога невидимаго, как перворожден всея твари (Кол. 1:15), Ипостась Логоса есть «краткое и ясное возвещение природы Отца» [149] . Божественное Слово есть тот Первообраз, по которому человек создан по образу и подобию Божию [150] . Поэтому вочеловечение Сына Божия обновляет образ, через грехопадение человека утерявший подобие [151] ; оно не только совершенное Богоявление, но и осуществление совершенного человека, то, чего не смог совершить «первый Адам» (ср.: 1 Кор. 15:45). Икона Богочеловека Христа есть образная передача халкидонского догмата: она изображает воплотившуюся Божественную Личность, Сына Божия, ставшего Сыном человеческим, по Божественной Своей природе «единосущного Отцу», по человеческой «единосущного нам».
149
Григорий Богослов, свт. Слово 30-е (О богословии 4-е), 20 // PG 36, col. 129а (ср.: Творения: В 2 т. Т. 1. СПб., [1912]. C. 440. – Ред.).
150
См.: Афанасий Великий, свт. Против язычников, 2 // PG 25, col. 5c/8a (рус. пер.: Творения. Ч. 1. СТСЛ, 1902. С. 127. – Ред.).
151
См.: Он же. О воплощении, 14 // PG 25, col. 120 cd (рус. пер.: Там же. С. 208. – Ред.).
Если Христос, последний Адам (1 Кор. 15:45), являет собой Первообраз первого человека, то, с другой стороны, будучи Осуществителем домостроительства спасения, Он воспринимает подобие падшей человеческой природы, то, что является «неподобием», свойственным «образу раба» (ср.: Флп. 2:7), «человеку в язве» (ср.: Ис. 53:3). Так в течение Своей земной жизни Христос, не переставая быть «подлинным образом», соединяет в Себе два аспекта: славного подобия Отча и кенотического неподобия – образ Божий и «рабий зрак» (ср.: Флп. 2:6–7), причем для внешнего взгляда первый заслоняется вторым. Даже ближайшие ученики только один раз, на Фаворе, увидели Христа перед Его страданиями в прославленном виде Его обоженного человечества.
Церковь, видящая Христа глазами непоколебимой веры, всегда в своей иконографии и гимнографии показывает Его как Богочеловека во всей Его славе, даже в крайнем Его уничижении.
Спас Нерукотворный. Москва. Третья четверть XIV в. ЦМиАР
Нерукотворный образ Спасов
Нерукотворный образ, или икона Спаса «на убрусе», известная на Западе как «святой лик» , занимает первое место среди икон Христовых.
Выражение «нерукотворный» получает свое подлинное значение в свете евангельского сопроводительного текста (см.: Мк. 14:58): «нерукотворный» образ – это прежде всего воплощенное Слово, явленное в храме тела Своего (Ин. 2:21). С этого времени Моисеев закон, запрещающий человеческие образы (см.: Исх. 20:4), теряет смысл, и иконы Христовы становятся неопровержимыми свидетельствами Боговоплощения. Вместо того чтобы творить «рукотворенный», т. е. сделанный по своему произволению образ Богочеловека, иконописцы должны следовать преданию, связывающему их с «нерукотворенным» первообразом. Это предание в начале V в. приобрело легендарную форму в истории эдесского царя Авгаря, заказавшего живописный портрет Христа. Византийская версия легенды говорит, что эдесский образ был отпечатком лика Спасителя на плате, который Он приложил к Своему лицу и передал посланцу Авгаря [152] . Первые образы Христа, «мандилион» и два его чудесных отпечатка на черепицах, «керамиды», должны были, таким образом, являться своего рода «нерукотворными» документами, непосредственными и, так сказать, материальными свидетельствами вочеловечения Бога-Слова. Эти легендарные повествования по-своему выражают догматическую истину: христианская иконография, и прежде всего возможность изображать Христа, основана на самом факте Воплощения. Поэтому священное искусство иконописания не может быть произвольным творчеством художника: так же как богослов в области мысли, иконописец должен в искусстве выражать живую, «нерукотворенную» Истину, Откровение, содержимое Церковью в Предании. Лучше, чем какое-либо другое священное изображение, «нерукотворный» образ Христа выражает догматическую основу иконографии. Поэтому VII Вселенский Собор уделил этой иконе особое внимание [153] , и именно эта икона Христа почитается в день Торжества Православия (см. выше кондак праздника, с. 117).
152
См. византийское повествование об эдесском образе, ложно приписываемое Константину Багрянородному (см.: PG 113, col. 424–454). Ср. западную легенду о св. Веронике.
153
См.: Деяния Вселенских Соборов. Т. 7. Казань, 1873. С. 559–560.
Спас Нерукотворный «на убрусе». Фреска церкви Спаса на Нередице. Новгород. 1199 г.
Спаса Нерукотворный «на чрепии». Фреска церкви Спаса на Нередице. Новгород. 1199 г.
Иконографический тип Нерукотворного Спаса представляет только лик Христа, без шеи и плеч, обрамленный с обеих сторон длинными прядями волос. Борода иногда кончается клином, иногда раздвоена. Правильные черты лица переданы схематично: прекрасная линия рта лишена всякой чувственности, удлиненный и тонкий нос составляет вместе с широкими бровями рисунок, напоминающий пальму. Серьезное и бесстрастное выражение лика Богочеловека не имеет ничего общего с бесстрастным равнодушием к миру и человеку, так часто встречающимся в религиозных изображениях Дальнего Востока. Здесь бесстрастие абсолютно чистой человеческой природы, исключающей грех, но открытой всему горю падшего мира. Взгляд больших, широко раскрытых глаз, обращенных к зрителю, печален и внимателен; он как будто проникает в самые глубины сознания, но не подавляет. Христос пришел не судить мир, но чтобы мир был спасен Им (см.: Ин. 3:17). В нимб, окружающий голову Христа, вписан знак креста. Этот крещатый нимб мы видим на всех изображениях Господа. Греческие буквы в трех концах креста составляют Имя Божие, открытое Моисею: – Сый (Сущий) (см.: Исх. 3:14). Это страшное имя Иеговы, принадлежащее божественной природе Христа. Сокращенное написание имени Иисуса Христа IС ХС (на одной внизу, на другой – вверху) указывает на Ипостась воплощенного Слова. Надписание имени обязательно на всех иконах Христа, Богоматери (MP Y) и всех святых.