Смывая волной

Болдт Р. С.

— Другая проблема — возможность того, что тот, кто это сделал, все еще ищет Вас. — Он позволяет своим словам повиснуть между нами, и они полны ужасающих возможностей.

Я слежу за ходом его мыслей, и хотя мой голос остается серьезным, страх закручивается внутри меня в тугой узел:

— И, если мы расскажем полиции — даже если они хорошие — и это дойдет до тех, кто действует незаконно, это может привести того, кто это сделал, прямиком сюда.

Этот человек уже спас мне жизнь. Я, конечно, не могу отплатить

ему тем, что приведу к его двери все то дерьмо, в которое была втянута.

— Но я оставляю это на Ваше усмотрение, — добавляет доктор Кинг. — В конечном счете, это Ваше решение, хотите ли Вы, чтобы я связался с властями.

Выражение его лица остается бесстрастным, но глаза остры, как лазер. У меня создается впечатление, что этот человек внимательно слушает мои ответы и читает выражение моего лица, чтобы оценить мои мысли.

Однако мне не нужно сомневаться в своих силах. Мне определенно точно не хочется, чтобы он предупреждал полицию — по крайней мере, пока не получу более четкого представления о своих обстоятельствах. И я лучше представлю себе весь риск, связанный с этим.

— Нет. Пожалуйста, не связывайтесь с ними. — Мой ответ ясен и лаконичен. Это единственное, в чем я уверена.

В голове проносится нить паники, когда я прокручиваю в голове ужасную реальность моей ситуации.

— Вернется ли ко мне память?

Доктор медленно выдыхает, слегка прищурив глаза, словно пытаясь сформировать лучший ответ, который не отправит меня в еще большую панику и тревогу.

— С травмами головы невозможно сказать наверняка. Лучшее, что можно сделать, это принимать это день за днем. Будьте терпеливы. Разум устойчив.

Засунув пальцы под простыню и слегка сдвинув ноги, я тут же благодарю за возможность двигать конечностями, даже если это причиняет некоторую боль. Именно сейчас я замечаю кое-что еще, на что сначала не обратила внимания.

Я вздрагиваю.

— У меня есть катетер?

— Я решил, что так будет лучше, учитывая степень Ваших травм и то, как долго Вы были без сознания. — Мужчина делает небольшую паузу. — Как только Вы почувствуете себя достаточно хорошо, чтобы двигаться без сильной боли, мы его удалим.

Его взгляд обладает странным противоречием: он одновременно нервирует и действует как уникальная ласка. Золотистые искорки смягчают его строгие карие глаза, а темная щетина покрывает его челюсть, добавляя ему неоспоримой привлекательности.

Когда я отвожу взгляд, мое внимание останавливается на моих руках, прослеживая капельницу, затем манжету на кончике пальца, контролирующую мой пульс. Внезапно меня поражает вид моей голой левой руки. Прежде чем я успеваю озвучить свой вопрос, доктор Кинг отвечает мне.

— У Вас не было ни документов, ни украшений — ни обручального кольца, ни каких-либо других татуировок, которые можно было бы идентифицировать. Я проверял заявления

о пропаже людей, но ничего не совпало с Вашим описанием.

В моем сознании царит замешательство, на меня обрушиваются вопросы, на которые у меня нет ответов.

«Кто мог так поступить со мной? Что, черт возьми, произошло? Неужели меня никто не ищет?»

Крик разочарования подступает к моему горлу, требуя вырваться на свободу, но я делаю все возможное, чтобы заглушить его.

Поэтому делаю неглубокий вдох, помня о своих ребрах. Меня все равно пронзает копьем боли, но я решительно сжимаю челюсть. Внутренне я знаю, что я — сильная и как-нибудь справлюсь с этим.

— Мне жаль. — Я поднимаю взгляд на доктора Кинга.

В его глазах мелькает удивление.

— За что?

Моя гордость может чувствовать себя такой же израненной, как и мое тело, но моя благодарность все же должна быть озвучена.

— За то, что доставила Вам столько хлопот.

Доктор крепко сжимает челюсть, и я думаю, не интерпретирует ли он мои слова как оскорбление.

— Это моя работа — заботиться о людях.

Затем, быстро вернувшись к нашему разговору, он говорит:

— Я продолжу проверять объявления о пропавших людях, чтобы посмотреть, не появится ли что-нибудь, что соответствует Вашему описанию.

— Спасибо.

Я перекладываю голову на подушку, замечая то, чего не замечала раньше. Когда осторожно тянусь к голове, мои ребра протестующе ноют с одной стороны, а раны борются за мое внимание с другой.

— Почему на мне шапочка для душа? — я морщу нос, сделав едва заметное движение, и мои волосы слегка сдвигаются в ее пределах. — Мои волосы кажутся такими… песчаными?

Это еще мягко сказано. Возможно, сейчас это наименьшая из моих забот, но мои волосы кажутся отвратительными, а кожа головы слегка зудит.

Он снова соединяет пальцы вместе.

— Мне нужно было попытаться убрать песок из Ваших волос, поэтому я использовал немного пудры. Мне не хотелось, чтобы песок попал в раны и возникла опасность заражения.

Мои веки опускаются от истощения — умственного, эмоционального и физического.

— Может быть, завтра я смогу их помыть? — даже несмотря на охватившую меня апатию, в моем голосе безошибочно угадывается надежда.

— Мы можем что-нибудь придумать. — Доктор склоняет голову набок, его взгляд удивительно проницательный. — Как насчет небольшого обезболивающего, просто чтобы снять напряжение?

Я приоткрываю губы, чтобы возразить даже против этого, но он умело продолжает:

— Вы не сможете отдохнуть достаточно хорошо, чтобы вылечиться, если будете испытывать постоянный дискомфорт.

Я на мгновение задерживаю на нем взгляд, прежде чем мягко ответить:

— Если бы Вы были на моем месте, Вы бы так поступили?