Сначала кофе
Шрифт:
В понедельник впервые замечаю, что Нечаев плохо выглядит. Глаза тусклые, цвет лица какой-то серый, зевает и трет рукой щеку. Ну а что он хотел? Даже я после бессонных выходных выгляжу паршивенько, а мне двадцать, а не тридцать четыре.
Галя балует меня очередными фото уже в четверг утром. Похоже, клубный фотограф отрабатывает свои деньги. Во всяком случае, фото выкладывает оперативно. Нечаев приезжает обедать, и от него пахнет алкоголем. Одежда несвежая, и я понимаю, что он в этой же рубашке был в клубе.
Кажется, Кирилл еще пьян, потому что он зажимает меня в уголок
— Пусти, — вырываюсь я, отворачиваясь от его поцелуев.
На этот раз Кир не оправдывается, не злится, не корчит из себя важность и холодность. Он лихорадочно сжимает то мои плечи, то бедра, водит руками, как слепой, тыкается губами, куда может достать и повторяет, как помешанный:
— Прости меня. Прости, зайца. Прости.
— Хватит, Кир. Прекрати. Перестань, — скулю я, вырываясь, но при этом испытываю невероятный кайф от его прикосновений, извинений, хоть какого-то проявления чувств ко мне.
За это стыдно, но я не могу ничего поделать. Мне нравится, что он оттаял. Пусть и с другой, но словно для меня.
И я тоже не выдерживаю, начинаю говорить:
— За что ты со мной так? Что я тебе сделала?
Слезы голосе, но я не реву… пока.
— Прости, зайчишка. Прости, прости, прости, — повторяет он, как заведенный. — Я не знаю. Я с ума схожу.
— Это из-за того, что я сказала? Что люблю тебя? Да?
Кир замирает на миг. Он смотрит на меня, и я вижу, как с его лица стираются эмоции, а губы кривятся.
— Мы не будем об этом говорить, — отрезает он, сжимая мои плечи почти до боли.
Я смеюсь.
— Мы не будем говорить об Алле, об Алене, о том, что я люблю тебя, о твоих бабах и ночных подвигах. Конечно, Кир. Без проблем.
Я вырываюсь, наконец, и убегаю, даже не убрав стол.
Всю следующую неделю Нечаев ведет себя, как хороший мальчик. Он пытается быть милым, снова звонит, извиняется бесконечное число раз, зовет к себе или хотя бы встретиться, присылает мне охапку роз домой и в ресторан на всякий случай. Я отказываюсь от встреч, но цветы принимаю. Галя не беспокоит меня сообщениями более, и я к своему ужасу слишком быстро начинаю скучать и перестаю злиться.
Дома вечерами находиться невыносимо, потому что там Алла и Женя. Меня мутить от зависти, потому что они бессовестно счастливы и не скрывают этого. Оба, конечно, не могут не заметить, что я теперь не ночую у Кирилла, но молчат. Тактичные. Лишь один раз Алла заводит разговор, пока Женька в душе.
— Вы расстались? — спрашивает она.
Я кривлю лицо.
— А мы были вместе?
— Он придурок. — Алла копирует мою гримасу. — Опять все рушит с этими бабами.
Я смотрю на нее непонимающе. Алла объясняет:
— У всех есть инстаграмм, Ась. Кирилла же там помечают на фотках. Типа реклама. Противно даже мне.
— Угу, — киваю я и встаю, чтобы налить себе попить водички.
Проходит еще неделя, и я начинаю выть от желания согласиться встретиться с Нечаевым. Он словно чувствует это и дублирует цветы, а в випе извиняется в миллионный раз и ловит меня, прижимая к двери.
— Я так скучаю по тебя, зайчишка, — шепчет Кир, закидывая мои безвольные руки себе на шею. — Прости меня, Аська. Сам не знаю, что это было. На меня как затмение нашло. Прости, милая, прости.
Я пытаюсь не отвечать на поцелуй, который следует за этими словами, но я тоже скучала, и нет сил сопротивляться его губам и языку, который просится внутрь. Ладони, что ласково гладят плечи и затылок, извиняются за него лучше слов.
Я люблю его сильнее, чем когда-либо и ненавижу себя со страшной силой одновременно.
— Я заберу тебя сегодня после смены? — шепчет Кир.
Я не отвечаю, и он повторяет, не спрашивая, а утверждая.
— Заберу.
Нечаев держит слово, ждет меня у черного хода. Как обычно, возле мусорных ящиков. Я запрыгиваю в машину, и мы начинаем целоваться. Сразу. Моментально. Не тратим время на приветствия. Тем более на разговоры, которые точно все испортят.
Кир запускает руку мне под майку, ласкает грудь через кружево лифчика. Я постанываю, извиваясь, проклинаю просторную обычно, но сейчас такую тесную машину.
— К тебе, — стонет Кир. — Давай к тебе.
— Женька и Алла, — напоминаю я ему о соседях.
— Плевать. Я не доеду до дома. Хочу тебя, зайчишка.
По его несдержанности и нетерпению я понимаю, что вероятно он и правда не спал ни с кем из этих дамочек. Хотя, помня его ненасытные аппетиты в постели… На всех ведь хватит.
Стараюсь не думать об этом. Кирилл мне помогает. Когда его рука гладит колено, а потом скользит по бедру все выше и выше, из головы вылетают все мысли. Я не помню обид и боли. Единственное, что меня сейчас волнует — побыстрее добраться до кровати.
Время — ночь. Мы, как школьник, хихикаем и крадемся, не зажигая света. Кир натыкается на все, что можно и нельзя, потому что пытается одновременно идти, целовать и ласкать меня. Я шикаю на него и тут же булькаю, пытаясь подавить смех. Он тоже старается не хохотать. Чтобы заглушить звуки, целуемся.
Через минуту мы уже в моей комнате, на узкой кровати полуторке. Как и в первый раз, я не чувствую дефицита места, потому что мы с Киром буквально приклеились друг к другу. Одежда валяется кучей на полу, и мы, наконец, можем чувствовать друг друга без лишних тряпок. Кожа к коже. Кир шарит руками, трогая меня, поглаживая, сжимая. Словно вспоминает, какая я.
— Аська, — стонет он, когда я опускаю руку, тоже желая освежить память.
Я опять шикаю на него, прошу быть тише. Он соглашается и замолкает, чтобы теперь вспомнить, какова я на вкус. Его губы, язык, зубы гуляют по моему телу, задерживаются на груди, заставляя меня прикусить кулак, чтобы не стонать в голос. Кир смещается все ниже и ниже. Уже через минуту я забываю, что кулак может помочь сохранить тишину. Кир сам зажимает мне рукой рот, но при этом не прекращает изводить меня языком, пока я не начинаю дергаться в конвульсиях, как припадочная.