Снайпер
Шрифт:
По вечерам они занимались любовью. Они занимались ею часами, как бы наслаждаясь сейчас тем счастьем, которого у них не было раньше. Порой он чувствовал себя поршнем в вечном двигателе.
Сейчас, после нескольких оргазмов, после того как он пролетел все свои этажи и упал на землю, Боб чувствовал себя настолько уставшим, что не мог даже пошевелиться. Тело совершенно расслабилось и, казалось, растворилось в вечности.
– О Боже, – сказала она, – ты, наверное, все это время специально копил силы для меня?
Он хмыкнул.
– Кажется,
– Я и говорю.
Они лежали, обессиленные любовью.
Самым ужасным для нее было то, что она позволила в своей душе взойти зерну надежды. Она поняла, что есть совсем другая, более яркая и радостная жизнь. Боб же в этот момент думал о том, что жить в затворничестве, наверное, неправильно, нельзя ненавидеть весь мир, нельзя жить только винтовками, подобно какому-то сумасшедшему иезуиту, нельзя жить в маленьком трейлере высоко в мокрых, ненастных горах и встречать каждого посетителя и гостя недоверием и подозрением.
Мир полон вещей, которыми можно наслаждаться. Надо просто увидеть их, объединить в своем сознании и радоваться жизни. Разве это сложно? Для Боба понятие “удовольствие” почему-то всегда ассоциировалось с водой. Он видел себя и ее на пляже, где-нибудь в Митрл-Бич, на юге Южной Каролины, или в Билокси, или, может быть, в Гальвестоне… Короче: солнце, воздух и вода… и больше ничего не надо.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она. – Ты даже улыбаешься. Ты что?
Он знал, что если расскажет ей об этом, то все пропало. Он уже никогда не выкарабкается из этой нежной томности и сладкой вялости. Он лежал и чувствовал, как страсть к ней нарастает вновь. Он хотел полностью раствориться в этой женщине. Боб смотрел на нее и ощущал, как огромное желание вновь накатывает на него горячей волной.
– Так, кое-что о морской пехоте, – ответил он.
– Это ложь, – возразила она.
– Естественно. Я думал о том, как все это мне ужасно нравится. Может быть, это обойдется мне слишком дорого, а может, наоборот, даже поможет выдержать все. Я должен уметь расставаться с самым приятным в моей жизни. Это похоже на заключение сделки: если я хочу выиграть в главном, я должен уметь при необходимости в любой момент отказаться от всех остальных, даже самых соблазнительных предложений. Я должен быть готовым умереть в любую секунду, иначе я проиграю. Любой, кто воевал, скажет тебе то же самое. Надо всегда быть готовым отдать свою жизнь. Если ты думаешь о том, как ее спасти, то считай, что ты уже потерял преимущество.
Она задумчиво посмотрела на него своими серыми спокойными глазами.
– Я была права. Я так и знала. Ты сначала дашь мне почувствовать, что такое счастье, а потом оттолкнешь прочь, чтобы уйти в свой проклятый крестовый поход. – Она усмехнулась. – Жаль, что я не смогу тебя ненавидеть, Боб. Ты самый настоящий сукин сын, но ненавидеть тебя – все равно что ненавидеть погоду. Это бессмысленно.
– Послушай… Это было самое лучшее время в моей жизни. Самое прекрасное. Это было что-то особенное. Еще немного – и я уже никуда не смогу от тебя уйти.
– Нет. Это ложь. Ты все равно уйдешь. Я знаю
– Ты права, – сказал он. – Я уйду. Мне просто надо уйти.
Она горько усмехнулась:
– Ну и стервец же ты!
Боб кивнул головой. На его серьезном, мрачном лице почти ничего не отразилось.
– И когда?
– Думаю, завтра.
– Так скоро?
– Да. Уже пора. У меня возникли кое-какие идеи. Я бы сказал – даже план.
– Я не думала, что это случится так скоро.
– Чем скорее уйду, тем скорее вернусь.
– Ты снова лжешь, Боб. Назад ты уже не вернешься. Через неделю ты уже будешь мертвым.
– Ну, не так быстро, – ухмыльнулся он. – У меня есть хитрый план. И думаю, что благодаря ему мне кое-что удастся. Но прежде мне надо сделать одно дело.
– Что? – спросила она, пытаясь скрыть рвущуюся из глубины души боль.
– Я должен добраться до своего тайника в горах и вынуть оттуда спрятанные там тридцать тысяч долларов и несколько винтовок – тогда я буду в состоянии оплатить все свои расходы и в какой-то степени защитить себя. Ну а затем, – он вздохнул, – затем надо вернуться домой и похоронить своего пса.
Глава 21
Шрек никогда не умел спокойно, как все люди, входить в двери; он в них врывался, подобно гранате, сильным ударом чуть не срывая злосчастную дверь с петель, и, наклонив корпус вперед, широкими шагами влетал в комнату.
Услышав шум, Добблер поднял глаза, но Шрек уже стоял перед ним, в два шага и меньше чем за полсекунды преодолев десять футов, что были между порогом и столом.
– Полковник Шрек, я… – чувствуя себя так, словно у него сейчас будет произведена неожиданная проверка или инспекция, Добблер сделал слабую попытку приподняться, но стоявший перед ним суровый человек бесстрастным жестом приказал ему сидеть.
– Я немного задержался, Добблер, поэтому зашел просто так.
– О Боже, полковник, с вами все в порядке?
– Устал. Очень устал.
– Самолет задержался? Укачало? Вам надо было бы снять ботинки и походить босиком по ковру…
– Доктор, я просил вас заняться таинственным исчезновением Суэггера. Вы сейчас можете изложить мне свои мысли?
– Конечно, конечно, – засуетился Добблер. Раньше Шрек никогда не приходил в его кабинет, он всегда вызывал Добблера к себе по телефону.
Добблер начал постепенно излагать все, что к этому моменту сделал: как он случайно открыл закономерность в этих странных чеках, приходивших раз в год от продавцов цветов из Литл-Рока, как позвонил туда, узнал, что это за организация, потом попытался разузнать адрес, куда доставляют цветы, но продавцы цветов, оказывается, не делают никаких записей, а в их компьютерную систему без них проникнуть нельзя. Последнее, что он предпринял, – это попросил одного из компьютерных гениев в Отделе исследований войти в компьютерную сеть ФТД в надежде, что хоть так сможет обнаружить то загадочное место, куда Суэггер посылал цветы. Но где-то на половине своего рассказа Добблер вдруг понял, что полковник Шрек почти не слушает его.