Снег как пепел
Шрифт:
Тоскуя по «дому», я внезапно осознаю, что больше всего винтерианцы нуждаются именно в надежде. Надежда освещает их тусклую жизнь, надежда помогает им переносить страдания. Мне необходимо верить в то, что Мэзер все еще жив, что добивается поддержки и снаряжает армию для похода на Спринг и что однажды он разрушит стены Эйбрила. Но доживу я до того дня или нет — неважно. Я обрушусь на Ангру жестоким смерчем, заставлю его пожалеть о том, что он приказал Ироду засунуть меня сюда, и докажу винтерианцам, что надежда по-прежнему жива.
Я сожалею о том, что позволила себе так долго медлить, ничего не предпринимая. И в один
Город работает исправно и слаженно, подобно прилежно управляемой машине. График здесь соблюдается ежедневно, и я запоминаю, в котором часу нас будят, в котором часу отпускают, когда сменяются охранники. Четкий распорядок дня целесообразен, не спорю, но при этом становится уязвимым местом солдат: он становятся предсказуемыми.
К примеру, я знаю, что солдаты, расставленные на трапах, сменяются в полдень и со строительных лесов сходят все винтерианцы — они собираются вокруг детей и их кувшинов с водой. На несколько минут на трапах не остается ни одного винтерианца, но зато солдат Спринга становится вдвое больше — часть из них уходит со своего поста, а часть, наоборот, приходит на пост. И хотя Ирод разоружил меня задолго до нашего приезда в Эйбрил, у меня все еще есть кусочек металла — пряжка на ремне, удерживающем штаны. Поэтому после очередного бесконечного дня работы у стены я забираюсь в клетку с Нессой, Коналлом и Гарриганом, жду, пока солдаты нас запрут, и тихонечко снимаю пряжку с кожаного ремня.
Несса с братьями наблюдают за тем, как, скорчившись в углу, я разламываю пряжку и одной ее частью затачиваю другую. Скоблю металлом по металлу так сосредоточенно, что даже не слышу, обращалась ли ко мне Несса, перед тем как заснуть. А к утру я сжимаю в ладони прекрасный маленький нож — длиной в мой указательный палец и с заточенным как лезвие краем. Я сжимаю его так крепко, что он впивается в мою кожу, когда я присоединяюсь к тем, кого отобрали для работы.
Ничего не меняется. Торбы, камни на спине, хождение вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз по скрипучим деревянным лесам. Прежде чем начать подъем, я внимательным, но быстрым взглядом окидываю всю конструкцию. Деревянные настилы опираются на горизонтальные балки, идущие по правую сторону лесов, и вертикальные стойки, расставленные на каждом углу. Если ослабить эти стойки и сломать нижнюю балку, когда в полдень будет происходить смена охраны… Если мой поступок вдохнет в винтерианцев хотя бы крошечную искру надежды, то это того стоит.
Сжимая самодельный нож в ладони, я каждый раз провожу лезвием по вертикальным деревянным опорам. Стойки тонкие, как мое запястье, дерево высохло на солнце и покоробилось, так что на нем проще простого оставлять маленькие зарубки. Но я делаю их только на стойках с правой стороны и так медленно, что обрушить их удастся не раньше чем через несколько дней.
Через три дня усилия приносят плоды. Сама я вижу, как углубились тонкие линии зарубок, но любой другой проходящий мимо их не заметит, приняв за естественный износ дерева. На третий день, в полдень, мое сердце начинает биться все сильней и сильней. Почти готово, еще чуть-чуть — и сломается. Но что, если я просчиталась и леса обрушатся слишком
Мой план удастся.
Полдень знаменуется скрипом открывающихся ворот. Он эхом разносится по двору — визгливый вой, заставляющий меня нервничать. Я делаю глубокий вдох и замедляю шаг, пропуская вперед спускающихся с трапов к воде винтерианцев. Медленно выдыхаю, наблюдая за тем, как последний винтерианец ступил с лесов на землю.
Пора. Мимо меня вереницей проходят солдаты, направляющиеся на свои посты. Я подсчитываю их, добавляя количество к тем, что стоят наверху. Двадцать четыре человека.
Я прохожусь ножом по конечной стойке последний раз, углубляя сделанную за эти три дня выемку. Со всей силы ударяю по стойке плечом, ломая слабое дерево надвое. И продолжаю спуск, уставившись на стоящих впереди меня людей — винтерианцев, пьющих воду из глиняных ковшей. Одна за другой трещат и ломаются правые опоры.
На мгновение все замирают. Затем, осознав, что происходит, солдаты Спринга кричат, и стойки рушатся вниз. Винтерианцы, раскрыв рты, наблюдают за падающей конструкцией. Солдаты Спринга бросаются к ней, словно могут чем-то помочь, словно могут остановить. Я не могу перестать ухмыляться.
«Надеюсь, ты почувствуешь, как они умирают, Ангра, — думаю я, и мои ноздри гневно раздуваются. — Надеюсь, ты почувствуешь, как ломаются их тела».
— Ты!
В хаосе обрушивающихся лесов, в облаке поднявшейся пыли на меня смотрит солдат. Его лицо перекошено лютой яростью, рука указывает на меня.
— Ты сделала это! — ревет он.
Откуда он знает? Может, видел, как я ударила стойку плечом и мою ухмылку? Я всего лишь подтверждаю его подозрения улыбкой до ушей и поднятым чудо-ножичком. Мне уже все равно. Я показала винтерианцам, что борьба со Спрингом возможна. И мне даже не нужно оглядываться, чтобы посмотреть, какие эмоции переполняют их: удивление, облегчение или страх.
Я смогла бы закрыть глаза на то, что меня ждет, и принять уготованную мне судьбу, каким бы смертоносным ливнем она ни пролилась… если бы не прорезавший воздух внезапный крик:
— Не трогай ее!
Маленький мальчик. Тот, которого чуть не наказали, когда он предложил мне воды. С тех пор он постоянно извиняется передо мной взглядом, но в его больших голубых глазах светятся также любопытство и решительность. Каждый раз, когда он смотрит на меня, его пальцы сжимаются на ковше с водой. И каждый день он дергается в мою сторону, желая помочь мне, но останавливается, поддаваясь страху. Но сегодня он отбрасывает страхи и кидает ковш на землю, разбивая его на мелкие осколки. Он бежит через двор ко мне, мимо толпы винтерианцев, застывших с открытыми ртами и глазеющих на оседающую груду дерева, камней и пыли.
Все взгляды прикованы к нему:
— Не трогай ее! Я хочу, чтобы она жила! Не делайте нам больно! Перестаньте делать нам больно!
Его голос пронзает меня — он острее ножа в моей руке, смертоноснее только что обрушившихся лесов. Я хватаюсь за сердце. Его убьют. Из-за меня. Солдат разворачивается, когда мальчик останавливается перед ним. Круглое личико ребенка раскраснелось от злости, руки сжаты в кулачки, глаза яростно горят. Он скалится на солдата, словно одним своим видом способен препятствовать нападению.